style="font-size:15px;"> – У меня нет времени на все эти тесты, – ответила Роуан. – Есть вещи куда более важные. Например, что нашли в Хьюстоне, когда открыли ту комнату, в которой меня держал Лэшер?
В этот момент Роуан замолчала, потому что увидела Мону.
Она встала, как будто приветствовала какого-то важного взрослого человека. Глаза у нее теперь блестели и были уже не столько холодными, сколько серьезными – по-настоящему важная перемена.
– Я не хотела вам мешать, – сказала Мона. – Просто не хочу возвращаться домой, на Амелия-стрит, – сонно произнесла она. – Вот я и подумала, что если бы могла остаться здесь…
– Мне очень хочется, чтобы ты осталась, – без колебаний ответила Роуан. – Я заставила тебя ждать столько часов…
– Ничего страшного, – поспешила заверить ее Мона, которая предпочла бы переночевать здесь, а не дома.
– Это непростительно, – возразила Роуан. – Мы можем поговорить утром?
– Да, конечно, – кивнула Мона, утомленно поведя плечом.
«Она со мной разговаривает так, будто я взрослая женщина», – думала она. А это было намного важнее всего, что делали для нее остальные.
– Ты уже женщина, Мона Мэйфейр, – сказала Роуан с неожиданной улыбкой, очень личной, и тут же снова села и вернулась к разговору с Райеном: – В моей комнате в Хьюстоне должны быть записи, целая куча. Это его записи, его родословная, которую он составил, до того как начал терять память…
Ох, подумала Мона, выходя из библиотеки как можно медленнее, она ведь именно с Райеном, не с кем-нибудь другим, говорит о Лэшере, а Райен до сих пор не может произнести это имя. Но теперь Райену придется столкнуться с неопровержимыми доказательствами того, что он по-прежнему не желает принимать: документами, генеалогией, всем тем, что написано чудовищем, убившим его жену, Гиффорд.
Но Мона вдруг поняла, что ей совсем не обязательно оставаться в стороне от этого дела. Роуан только что снова разговаривала с ней как с человеком, который для нее много значит. Все изменилось. И если Мона завтра утром или днем спросит Роуан о тех бумагах – записях Лэшера, то Роуан вполне может и ответить.
Невероятно было видеть улыбку Роуан, видеть, как разбилась маска холодной силы, как на мгновение вспыхнули серые глаза, слышать низкий шоколадный голос, добавлявший улыбке тепла… Изумительно.
Мона наконец ушла. «Пора, пора, – твердила она себе. – Все равно тебе слишком хочется спать, чтобы подслушивать».
Последним, что она слышала, были слова Роуан о том, что всех из Хьюстона исследовали и внесли в каталог. Голос ее при этом звучал напряженно.
Мона до сих пор помнила тот день, когда все те вещи прибыли в «Мэйфейр и Мэйфейр», помнила тот запах, его запах, что исходил из коробок. Время от времени она по-прежнему улавливала этот
