Роуан набирала в грудь воздуха – так делают профессиональные пловцы или те, кто хочет обрести хорошую форму, а возможно, даже вылечить тело, вернуть его в прежнее состояние.
Мона подумала, что сейчас не время беспокоить Роуан. Она все еще ощущала сонливость и хотела поскорее вернуться на диван. Она была так слаба, что могла бы упасть прямо на прохладную траву. Но что-то в увиденном беспокоило ее: возможно, это была нагота Роуан или ее стремительные и уверенные движения, а может быть, то, что охранник находился где-то неподалеку и вполне мог подглядывать из-за кустов, что Моне очень не нравилось. Впрочем, Роуан знала о существовании охранников на территории имения. Они с Райеном целый час обсуждали эту тему.
Мона отправилась спать.
Теперь, проснувшись, она сразу подумала о Роуан и только потом представила себе лицо Юрия, в который уже раз испытала угрызения совести из-за истории с Майклом и вспомнила, что Гиффорд и ее мать мертвы.
Мона смотрела на солнечные лучи, заливавшие пол и кресло у окна, обитое золотым дамаском. Может быть, все дело в том, что свет, потускневший для Моны после смерти Алисии и Гиффорд, теперь снова стал ярким просто потому, что эта загадочная женщина, по целому ряду причин так много значившая для Моны, заинтересовалась ею.
Смерть Эрона была ужасна, но с этим горем Мона могла бы справиться. Самым сильным ее ощущением сейчас было то эгоистичное волнение, которое она испытала вчера, при первом проявлении интереса к ней Роуан, при ее первом доверительном и уважительном взгляде.
«Возможно, – думала Мона, – она хочет спросить, не желаю ли я отправиться в закрытую школу. Там ведь учатся важные особы».
Но Мона не желала снова носить туфли на высоких каблуках. Куда приятнее было ходить по голым дощатым полам на Первой улице. Их теперь всегда отлично натирала новая прислуга. Янси, отвечавший за уборку, полировал их часами. Даже старая Эухения теперь больше работала и меньше ворчала.
Мона встала, расправила шелковое платье, которое, возможно, было окончательно погублено, и подошла к окну, выходившему в сад, чтобы ее облило солнечным светом, теплым и свежим, и воздухом сада, наполненным влагой и сладостью. Все, что Мона обычно воспринимала как само собой разумеющееся, на Первой улице казалось вдвойне удивительным и стоило короткой медитации, перед тем как окунуться в дневные дела.
Протеины, древесный уголь, витамин С. Мона умирала от голода. Накануне вечером, когда все родственники пришли, чтобы обнять Беатрис, стол ломился от закусок, но Мона забыла поесть.
«Нечего удивляться, что ты проснулась среди ночи, идиотка», – сказала себе Мона.
От голода у нее всегда болела голова.
Мона снова вспомнила о Роуан, плававшей в одиночестве, и эта мысль встревожила ее: нагота, странный выбор времени, присутствие охранников…
«Не глупи, – успокаивала она себя. – Роуан же из Калифорнии. Они там постоянно
