он щелкает меня по носу и протискивается мимо.
– Не ругайтесь! – кричит папа, но я уже захлопываю дверь.
Мы и не ругаемся. Мы так любим друг друга. Нас другому никто не учил, пришлось разбираться самим.
По пути в школу пристраиваюсь к шагу Бо и сначала долго и сосредоточенно смотрю себе под ноги. А потом спрашиваю:
– Как думаешь, если бы мама была с нами, мы бы меньше спорили?
В ответ брат красноречиво округляет глаза и позволяет бровям подняться максимально высоко. Я часто задаю подобные вопросы, но сейчас почему-то застаю его врасплох, он даже с шага сбивается.
Но все-таки отвечает:
– Мы не спорим, Энж, ты сама знаешь. И папа знает. Если… – он отводит глаза в сторону, но потом опять смотрит на меня и твердо заканчивает, – если бы мама была с нами, она бы тоже это знала.
Я киваю и тихо говорю:
– Но ее нет.
– Но ее нет, – повторяет Бо, но уже гораздо жестче. Будто хочет, чтобы я это поняла, наконец.
Отворачиваюсь, чтобы он не увидел мои глаза. Взбиваю на затылке волосы, которые сегодня уложила недостаточно тщательно, и теперь, конечно, жалею об этом. Надеюсь, этот неудобный комбинезон все компенсирует. Оттягиваю штанины вниз и еще сильнее расстраиваюсь. Надо было идти в чем-то более привычном.
Тогда брат берет меня за локоть, заставляя остановиться, и крепко обнимает. Когда мое тело едва заметно расслабляется, принимая этот утешительный жест, он тихо произносит:
– Ее нет. Зато мы есть. Богдан и Ангелина.
Он больше ничего не говорит, но мне все и так понятно. Папа чувствует свою вину перед бабушкой Стефой, но по факту, если кто и виноват, то это мы с Бо. Потому что мама умерла в тот момент, когда давала нам жизнь.
И даже имена для нас выбирал уже папа. Он никогда не был особенно религиозным, но в тот момент, когда ему сказали, что мы с братом все-таки выживем, он решил, что у него Богом данный сын и дочка Ангел.
– Слишком большая ответственность, – говорю я так тихо, чтобы Бо не услышал.
Но он, конечно, слышит.
– Твой Громов идет, Энж. Успеешь подобрать сопли?
– Он не мой, – успеваю буркнуть я Богдану в плечо и вытереть об его футболку нос.
– Фу, сопливая, – шепчет мне брат, но потешаться надо мной перед Ваней не начинает.
Я жадно гляжу на Громова. Соскучилась. В груди приятно екает. Сам Ваня выглядит не особо радостным. Вид вызывающий, взгляд жесткий, а под штаниной голубых джинсов я вижу какой-то черный фиксатор.
– Здорово, Гром.
– Привет.
Ребята жмут друг другу руки, а я страшно хочу поприветствовать Громова поцелуем в щеку, но не решаюсь. В голове мелькает картинка, как я шагаю вперед и прикасаюсь губами к его теплой коже рядом с уголком губ, но на деле я застываю, как деревянная кукла. И сам Ваня ограничивается кивком. Большего не заслужила.
– Как ты? – интересуется Бо ровным тоном, и от этого
