style="font-size:15px;"> – Ну, да. Соседи сказали, у тебя Интернет есть.
– Есть.
Три четверти четвертого утра. Мы втроем сидим у меня на кухне. Императору неудобно, тесно за столом. Он сгорбился, поджал свои длиннющие ноги. Шпага упирается в линолеум.
Я предлагаю чаю «Lipton». Ночные визитеры отказываются. Предлагаю кофе «Nescafe», сигареты «Winston». Ничего отечественного, российского у меня нет. Россия уже давно и ничего путного, кроме нефти и газа не производит.
Алексашка Меншиков бузует в маленькую чашку три чайные ложки кофе, бросает туда пять кусочков рафинада, заливает кипятком. И радуется при этом открыто, будто украл. Пьет, обжигая губы, громко причмокивая.
Петр Лексеич берет мою пачку сигарет, подносит к носу, вдыхает:
– А табачок у тебя, Вальдемар, хреновый. Американский? Турецкий? А я вот голландский курю. Хочешь испытать?
Он достает из кармана камзола черную курительную трубку, маленькую позолоченную табакерку и ловко мизинцем правой руки принимается набивать трубку. По кухне разносится приятный запах замечательного табака.
– Петр Лексеич, а мне трубочку не набьешь? – ёрничает Алексашка Меншиков. – Дюже курить хочется!
Во взгляде Императора сверкают молнии. Голос его срывается на бешеный крик. Дрожат стены. Поднимается потолок. Петр Лексеич вскакивает из – за стола:
– Я тебе, подлец, не трубку, а морду за такие слова набью!
И он швыряет в Алексашку табакерку. Плутоватый Меншиков уворачивается. Табакерка летит дальше и попадает в полку с посудой. Громкий хлопок, звон битой посуды. Несколько тарелок вдребезги! Осколки летят в разные стороны. Один из них достигает бесстыжего затылка лукавого царедворца.
Меншиков хватается за голову и начинает театрально изображать боль. Гримасничает, пуча глаза, стонет, притопывает ногами, крутит руками. Проливает на себя кофе:
– Убил! Насмерть убил! Лучшего друга! Соратника! Светлейшего князя!
Мне смешно. Романов тоже улыбается.
Натура у Петра Лексеича по – настоящему русская. Горяч очень. Но и отходчив быстро. Сначала готов человека вздернуть на виселице, а потом решить за что.
– Ну как вы тут без меня поживаете? – интересуется царь Петр, попыхивая трубкой. – Турки не забижают?
Алексашка Меншиков успокаивается, садится за стол и по новой готовит себе кофе.
– Да по – разному, – уклончиво отвечаю я, – да вы, поди, и сами уже все видели.
– Ну, кое – что видели. Хотя темно на улице как у арапа на душе. Ни фонаря, ни факела. И дорога до такой степени разбитая, лошади спотыкаются. При мне в империи гораздо лучше дороги были!
Петр Лексеич опять хмурится, вновь его глаза возгораются злыми огоньками. И он задает неожиданный вопрос:
– Ты с какого года будешь?
– С 1964.
– От рождества Христова или от сотворения Мира?
– От рождества Христова.
– Ну,
