назывался его папкой и дарил шоколадные конфеты с маленькой девочкой в красной шапочке на обертке… Гаврик пожалел, что задал вопрос, и чуть было снова не разрыдался.
– Хороший мой, обязательно будем, – Анна Павловна с нежной грустью погладила его по взмокшим волосам и усадила за стол. – Ты кушай пока, а я тебе сейчас гостинчик вынесу. Завуч, Светлана Петровна просила передать для тебя.
Когда мама вышла, Гаврик попытался вспомнить, когда посторонние люди дарили ему подарки, но так и не вспомнил. Он отодвинул в сторону тарелку гречневой каши, пулей выскочил на крыльцо, набил рот грязным снегом и поспешно вернулся, пережевывая свое успокоительное.
Вошла Анна Павловна.
– Ты покушал?
– Да, мама, – совсем забыв о недоеденной гречке, ответил Гаврик.
– Ну, тогда заходи в свою комнату.
Гаврик недоверчиво взглянул на мать, – та улыбалась, – поднялся со стула, подошел к двери и трепетно коснулся ручки; дверь плавно отворилась, почему-то даже не скрипнув.
Гаврик только и вымолвил:
– Бимка…
Солнечный лучик, выбившись из-за туч, скользнул по стеклу, упал на подоконник и, окунувшись в заросший зеленью безрыбный аквариум, бесноватыми зайчиками заиграл в хрустальных глазках Бимки.
Анна Павловна насторожилась, с болью в сердце вспомнив минувшую весну и три страшных дня, проведенных у холодных дверей реанимации. «Может, напрасно?» – промелькнуло у нее в голове. – «Ведь не забыл же тот фильм…»
Лес коротким эхом повторил несколько раз:
не надо… не надо…
И замолк. А была весна. И капли неба на земле.
И было тихо-тихо.
Так тихо, будто и нет на земле никакого зла.
Но… Все-таки в лесу кто-то выстрелил.
Кто? Зачем? В кого?
Трижды выстрелил…
Может быть, кто-то из охотников зарыл собаку…
И ей было три года…
Весь этот вечер Анна Павловна проплакала, слушая, как Гаврик возится со своим долгожданным пушистым товарищем. К полуночи она заснула неспокойным, чутким сном. Сквозь его зыбкую пелену Анна Павловна почувствовала, как в комнату вошел Гаврик, шепнул что-то доброе Бимке, поставив коробку рядом с кроватью, и забрался к ней под одеяло. Затем поудобнее устроился на подушке, чуть мокрой от слез, и долго еще гладил густые материнские волосы, пахнущие одиночеством и дешевым детским шампунем.
Ощутив тепло, исходящее от сынишки, Анна Павловна, наконец, провалилась в глухую ночную бездну.
И приснился ей удивительный, но пугающий сон.
Будто с белого облачка сорвалась тоненькая радужная гусеница. Но вот это уже не гусеница, а она, Анна Павловна, а рядом – ее Гаврик. Но нет, и не Гаврик вовсе – юный Каракалла, с любовью
