так громко плакал, что пришлось позвать собак, чтобы те заставили его замолчать.
Не живое… Но и не мертвое… Уже черно-белое…
Что же это?
Ах, да! Это KODAK оборвался на двухтысячном кадре, как и предсказывала Библия. Сволочи!
– Стоп! Снято!
Все началось с того самого интервью, которое великолепный Вэл Килмер взял у бледноликого, напудренного тальком Тома в этих роскошных апартаментах «Люксора» на глазах у сотни VIP-зрителей, а закончилось «Котенком с улицы Лизюкова».
Хотя, нет.
Началось все гораздо раньше – с «Андалузского пса» Бюнуэля, что подсмотрел первый полномочный и представительный посол Советской республики в Испании тов. Луначарский в 1933 году, – и не закончится, наверное, никогда. Ведь синематограф бесконечен…
Нацеленные на посла объективы двух «Родин» вспыхнули вечным огнем, зафиксировав факт старческой несостоятельности на его красном, еще не глупом лице, и он, интеллигентно юродствуя перед камерами, уверенно начал:
– До тех пор, пока кино находится в руках пошлых спекулянтов, оно приносит больше зла, чем пользы, развращая массы отвратным содержанием. В реалистическом, подлинно народном искусстве, будут использоваться все технические и художественные возможности кино как НЕТРАДИЦИОННО-НОВОГО средства отображения и познания действительности.
Тов. Луначарский смачно сплюнул в объектив «Родины», развернулся, собравшись уходить. Но остановился, одернул форменный китель, осторожно наклонился к объективу, словно пытаясь разглядеть что-то по ту сторону кино, и из нагрудного кармана со значком «отличник ДОСААФ» извлек аккуратно сложенный вчетверо носовой платок. Снова плюнул – и протер линзу объектива.
– Не так! – он истерично затопал ногами и повторил плевок. В самую цель – еще более смачно!
Воинов отпрянул от белой простыни экрана, которую по старой доброй кинематографической привычке навесил на ковер для просмотра вновь прибывшего из Москвы архива.
– Вы бы, Анатолий Васильевич, еще дворники прицепили на простыне, – утирая большие крупинки пота со лба, пошутил начальник местной культуры Евгеньев. – С «Вольво» бы своей сняли да прицепили.
В прокуренном кабинете почувствовалось оживление, кто-то подавил робкий смешок.
– Понимаете, знатный ценитель черного юмора был мой прародитель, – будто извиняясь за родственную выходку Луначарского, промямлил Воинов. – Шутить очень любил.
– Черный юмор, любезный Анатолий Васильевич, это больше для Африки подходит, а мы с вами в России живем, в Центральной, так сказать, ее части, – Евгеньев многозначительно описал в воздухе рукой пируэт и продолжил, – хотя и Черноземной. А вот насчет нового средства – это он хорошо подметил, сильно. Так что, будем по-новому познавать действительность?
Представители киноэлиты нервозно заерзали в своих креслах. За окном, будто в ускоренном режиме просмотра,
