style="font-size:15px;"> – Я скоро умру.
Тусклый день. В комнате горит свет. Под потолком, за решетчатыми окнами, мелькают ноги прохожих.
– Ой, он вам такого наговорит! От бронхита еще никто не умирал.
Маленькая женщина выглядывает из соседней комнаты.
– Болтун. Не слушайте его. Когда–нибудь сядет в тюрьму из–за языка. Я знаю, что говорю. Я много жила и много видела. Хотите покушать?
– Мама, оставь.
– Не слушайте его. Вы ведь хотите покушать, правда?
– Спасибо, я… я недавно ел. Спасибо.
– Он поест потом. Дай поговорить!
Маленькая женщина вздыхает и, заключив нас в единый скорбный взгляд, выходит из комнаты.
– Знаешь… – прислушиваясь к осторожным шагам за дверью, – я хотел бы быть музыкантом.
– Почему?
– Ужасное мученье. Слышу мелодию – и не могу записать!
Лихорадочно роется на заваленном бумагами столике у кровати, вытаскивает смятые листки, неуверенно и тревожно просматривает их.
– На. Нет, погоди… Лучше это. Да. Прочти.
Странные стихи… Волнообразный, упругий, едва уловимый и все же – упорный, неотвязный ритм. Объяснение в любви? Пожалуй… Но не это главное. Ощущение глубокого, мощного, ровного звука… Или, скорее, всепроникающей, всезаполняющей стихии. Упорядоченной, введенной в русло, но сохранившей свою первобытную силу. Объяснение в любви? Пожалуй… Образы возникают, переплетаются, сливаются, длятся – и исчезают, чтобы снова дать свободу дыханию, ритму, звуку.
Где–то под самым потолком – скрип шагов по снегу, смех. Затихли.
– Это настоящее. В первый раз.
– Ха. Правда? Ну, да. Разумеется. Я знал, я чувствовал!
Подскакивает, почти выпрыгивает из одеяла.
– Ну, ну. Ты же собирался умирать.
– К черту!
– Мне кажется… ты влюбился.
– Нет–нет, что ты! Не влюбился. Просто… она не должна быть с ним, не должна! Все может ужасно кончиться… Ее нужно беречь, она отмечена свыше! Да–да, я не шучу. Представляешь, знает о его похождениях все и… не говорит ни словечка! Непостижимо!
– Ты любишь ее.
– Нет. Это совсем другое. Ты не понимаешь.
– Скорее, ты не хочешь понять.
Резкий стук входной двери. Кто–то быстро прошел по коридору. Шебуршание, скрип…
– Ага! – облегченно вздохнул, поудобней устроился на подушке. – Сейчас ты увидишь кое–что интересное.
Дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошла девушка – высокая, худая, с острым лицом и острым взглядом темных глаз. Шагнула ко мне, протянула руку.
– Фаина.
– Павел.
Длинные, сильные пальцы.
– Сестра моя, воительница,
