мы, естественно, будем. Только не здесь и не сейчас. Даже прислуга начинает работу значительно позже: я не требую от нее утренней готовки. А наряды – те лучше садятся, если мерить их на пустой желудок, – миссис Бристоль остановилась, словно вспоминая, на что она еще не дала ответа, и вдруг, точно прозрев, опомнилась: – Что до вина, каждый пьет напиток в свое время, – женщина бросила на Рудковски многозначительный взгляд.
Ситуация Катерину немало злила. Впрочем, что она могла сделать и какие решения принимать, находясь в чужом монастыре с окончательно утвержденным уставом?
В начале десятого женщины уже шагали, взяв друг друга под руки, по медленно оживающим улочкам Геттинберга. До городской черты ранние пташки доехали с мистером Уильямсом – дальше Агата настояла на пешей прогулке. «Ежедневная ходьба не даст твоим костям зачахнуть и рассыпаться, колыхни их порывистый ветерок». Катерине такая раскачка была в радость: прогулки окрыляли Рудковски, наполняли силой, энергией, возбуждали ее и без того игривое воображение.
Перед выездом миссис Бристоль, сама облаченная в новый великолепный наряд, добилась от внучки, чтобы и та «вырядилась во что-то приличное». Рудковски послушно натянула простенькое (для Агаты), но удобное (для самой девушки) платьице – не имей оно инкрустации жемчугом, платье вполне бы сошло за домашний халат.
Хотя Катерина привыкла всегда одеваться с иголочки, в платьях для этой миссии девушка не нуждалась. Ношение традиционно женских одежд не являлось привычкой Рудковски, так что теперь она чувствовала себя вдвойне неловко: во-первых, платье сковывало ее энергичные жесты; а во-вторых, Катерина не уставала сравнивать себя с бабушкой, чьи наряды выглядели куда солидней и сидели на женщине гораздо более «ловко». Тем не менее, деваться ей было некуда, и девушка изо всех сил пыжилась, скрывая дискомфорт.
– Это здание ратуши, а это – первый открывшийся здесь театр, – указывая на строения, с гордостью представляла сокровища города миссис Бристоль.
Катерину искренне восхищала живость построек. В Энгебурге здания красили в основном в траурные тона. Стоило яркому, красочному домишке встрять между ними – и его тут же, будто умышленно, уродовали рекламными вывесками, дешевыми и кричащими.
В архитектуре же Геттинберга читалась гармония. Каждое здание было в той же степени компактно и прелестно, как и все они в совокупности. Рудковски исчерпывающе описала сооружения следующим образом: «На них хотелось смотреть, смотреть неотрывно». Не без светлой тоски отметила Катерина и то, что Карла обязательно заставила бы подругу сделать для нее миллион фотографий, чтобы после на зависть публики запостить их в свой аккаунт.
– Катерина, детка, прости мне мою грубость, но я так и не поинтересовалась целью твоего приезда. Что заставило тебя бежать из Энгебурга?
Катерина ждала подобный вопрос, а потому заранее тщательно продумала ответ на него. И все же, услышав его, Рудковски замялась, открыла рот, порываясь что-то сказать, а после, точно обуздывая саму себя,
