так, – Светлана, круглая отличница девушка-монашка с весьма строгими глазами в тёмной юбке ниже колен, с опаской глянула в сторону дверей аудитории и, стараясь говорить как можно тише, произнесла.
– Эта кобра сказала: «Если они хотят учиться дальше, то должны в течение месяца сдать сумму эквивалентную тысяче баксов, а так о пересдаче не может быть и речи».
Она вздохнула и развела руками:
– Вот так девчонки и мальчишки, хотите – верьте, хотите – нет.
Из института Настю вынесло штормом возмущения в душе и потерей ориентиров в пространстве и времени. По пути к дому обычно внимательная к окружающим она вошла в троллейбус человеком-невидимкой, сторонясь людей, не замечая никого и ничего вокруг, напряжённо размышляя: «Где же раздобыть необходимую сумму? Спрашивать у мамы не имеет смысла. На работе ей и так зарплату урезали. Эти самые доллары она в глаза никогда не видела. На самогонке ей надо два года копить. Занять – у кого? Она мысленно перебрала в памяти своих знакомых. Нет – не получится. Найти работу и заработать за месяц самой? Нереально. Замкнутый круг».
Настя вспомнила про мать, как она смешно говорила, пропуская букву «л» и испуганно понижая голос при взгляде на дверь квартиры соседей, на глазах, разбогатевших на торговле мебелью: «У них ведь и долАры есть». Она улыбнулась своим мыслям и тут же горько вздохнула: «Попросить в долг у этих же соседей? Но нет, они как разбогатели – такие важные стали. Ходят, как будто в штанах что-то ценное носят (как будущий медик и начинающая женщина она уже знала, что ничего особенного там быть не может). Расстаться с мечтой о любимой профессии? Тоже ведь не выход. Занять у родственников? Те сами вечно от зарплаты до зарплаты перебиваются. У родного отца давно своя семья».
На следующий день она сказалась больной и до обеда провалялась на кровати. Мама с утра понеслась на завод, так что вникать в состояние здоровья дочери той было некогда. Под вечер, склеив из воли, разбросанной по душе в виде осколков что-то цельное, Настя, поехала в общежитие пединститута к деревенской подружке Татьяне Репниной. Как никогда хотелось поделиться своей бедой, облегчить внезапно отяжелевшую душу, избавится от оседлавшей её как загнанную лошадь несправедливости.
До девятиэтажного корпуса общежития пединститута она добиралась в переполненном пассажирами троллейбусе, который гудел растревоженным ульем о последних известиях по выплатам пенсий и пособий.
Татьяна спустилась к ней и, внимательно выслушав трагическую исповедь подруги, нервно тряхнула белыми крашеными волосами:
– Тысяча баксов? Круто. Круто. Сволочи, конечно, – она с минуту поразмышляла. – Но сейчас такая жизнь. Блядская одно слово. Ты не унывай. Денег таких я тебе, конечно, дать не могу, – она взглянула, в наполнявшиеся слезами глаза Насти, – у самой пока таких нету. Но ты можешь заработать сама.
– Как заработать? – заинтересовалась
