style="font-size:15px;"> Татьяна снова опустила голову. На её лице выразилась тревога, и Апраксин не мог этого не заметить.
После завтрака Татьяна в расстроенных чувствах поднялась к себе, села напротив трельяжа и стала всматриваться в своё отражение в зеркале. Лицо её было бледнее обычного, щёки немного опухли, а вокруг глаз проглядывались тёмные пятна. Её руки стали будто прозрачнее, пальцы – тоньше, и лишь яркий красный камень украшал их.
Стук в дверь.
В комнату вошёл Апраксин.
– Княжна, мне нужно с вами объясниться.
Татьяна сразу поняла, о чём будет этот разговор. «Он всё знает, – решила она в этот момент, – ему всё известно».
– Конечно, вы уже догадались, зачем я пришёл, – подтвердил её догадку Григорий. – Посмотрите, это Шмитц оставил перед своим отъездом. Каково!
Он передал ей сложенный лист бумаги. Княжна раскрыла записку, дрожащим взглядом прочла её, после чего ахнула и прижала её к груди.
– Вы нездорово выглядите. Ночью не спали? Из-за него?
– Нужно ехать скорее к нему! – вспыхнула Татьяна. – Его нельзя оставлять одного! Нельзя! Как же! Скорее, скорее к нему.
– Прошу вас, успокойтесь.
– Какое тут спокойствие, Григорий Тимофеевич. Уехал, один, да мало ли что могло случиться!
Татьяна заметалась по комнате.
– Княжна, я прошу вас, будьте сдержаннее, – твёрдо повторил Апраксин.
– Он же вчера весь день просидел у себя, не выглянул ни разу. Боже, да чего он только себе не надумал. Как же это так: уехать в ночь, да оставлять такие записки!
Григорий поймал княжну за плечи, усадил на кровать и убедительно сказал:
– Никакого объяснения не будет, если вы сейчас же не успокоитесь.
Княжне ничего не оставалось, как выдохнуть и постараться принять покойный вид.
– И всё-таки это моя вина, – говорила Татьяна уже тихим голосом. – Я должна была предвидеть… я должна была не допустить… Любить, конечно, прекрасно, но нет ничего ужаснее любви одинокой, – добавила она уже задумчиво.
Апраксин продолжил:
– Я знаю всё, что произошло между вами. Знаю истинную причину его отъезда. Его поведение ясно: ещё в первый же день, как мы остановились у вас, я всё это понял, и в тот же вечер уже знал, что всё закончится именно так. И нет, я вас ни в чём не виню, он – тоже. Но теперь он нуждается в покое. В такие минуты человек желает быть один, ему полезно быть одному. Как я уже сказал, сюда он едва ли вернётся. Но со временем всё пройдёт, и тогда уже между вами не останется никаких чувств, кроме дружеских.
– Вы считаете, его можно оставлять наедине с собой?
– Я уверен, он выдержит.
– Неужели даже навестить его нельзя?
Апраксин покачал головой в знак отрицания.
– Даже письмо написать?
Снова тот же ответ от Апраксина.
