пытаться вытравить ребеночка. Она ничего про это не знала, но слова неприятной толстой повитухи она запомнила хорошо и понимала, что это опасно. Ну и пусть, уж лучше смерть, чем такая жизнь, да еще с ублюдком этим, свекром. Теперь, почему-то, ребенка она уже не любила. Ей казалось, что он будет точно таким же, как его отец, злобным и угрюмым чудовищем с красной рожей и большими кулаками.
От колодца Настя видела, что тетка Марфа опять ушла с толстой повитухой. На этот раз она вернулась быстро, держа в руках какой-то сверток. Это оказались разные травы и семена. Тетка Марфа разложила их на столе, что-то резала, потом толкла в ступе, еще что-то делала, плотно сжав тонкие губы. Все это Настя заметила, когда заходила в дом ненадолго, привычно управляясь по хозяйству. После полудня, когда в бане уж нечем было дышать, тетка Марфа велела Насте идти туда и раздеваться. Сама же, взяв в горшочке какое-то резко пахнущее горчичным семенем варево и несколько пучков трав, отправилась следом. В бане первым делом она вылила содержимое горшка в бадейку, долила в нее горячей, а потом холодной воды, помешала, потрогала пальцем и, посадив девушку на лавку в обжигающе горячей парной, заставила опустить туда ноги. Вода была очень горячей, Настя инстинктивно дернулась, пытаясь выскочить, но тетка Марфа, надавила ей всем весом на колени и прошипела злобно: «Терпи, теперь тебе, может, и не то стерпеть придется». Ногам было горячо, жар от них распространялся по всему телу, в голове чуть поплыло, в висках застучала кровь. Постепенно ноги привыкли к жару, свекровь отпустила колени, выскочила в предбанник, бросив коротко: «Сиди». Она вскоре вернулась с двумя ковшами в руках, один с противной коричневой жидкостью она протянула девушке, приказала пить, сколько сможет, а второй вылила на каменку. Оттуда немедленно поднялось облако едкого, сладковато-горького пара. Дышать стало трудно, в голове у Насти словно молоточки застучали, вся она размякла и отяжелела, зато жара в ногах она уже не чувствовала.
– На полок откинься спиной, – скомандовала тетка Марфа, – из ковша пей, и сиди так, терпи. – С этими словами она вновь вышла из парной. Через какое-то время вернулась и опять плеснула что-то на камни, потом зачерпнула кипяток из таза и вылила его в бадью, больно ошпарив ноги. Жар стал невыносимым, теперь он был не только в ногах, но и внизу живота. В голове кружилось и ухало, но тетка Марфа удерживала девушку за коленки и злобно что-то шипела. Было так больно и так мутно в голове, что слов Настя уже не понимала. Ее собственная воля как будто растворилась в горячем банном тумане, она знала только, что нужно терпеть и слушаться. Тетка Марфа подливала кипяток в бадью и лила какое-то снадобье на камни еще несколько раз. Сама она, несмотря на то, что подолгу передыхала в предбаннике, была красной, а нижняя рубаха ее промокла насквозь. Наконец, уже практически бесчувственную Настю она положила на лавку и стала давить на живот кулаками, словно вымешивала тесто. От боли Настя закричала, но сил сопротивляться не было. Все тело жгло, ноги и руки были словно ватные. Насте хотелось свернуться калачиком, но тело не слушалось. Свекровь заставила
