как странник Одиссей,отважно горести встречаю,
я на предательства друзей
предательством не отвечаю.
Что дали мне мой путь и труд?
Как горько сознавать и странно:
средь великанов – лилипут,
средь лилипутов – великан я…
Я, в общем, средний человек,
поэт, конечно, но не слишком.
Уже к концу склонился век,
а всё наивен, как мальчишка.
Пора, пора поверить мне,
что белый свет совсем не белый,
как этот блеск заиндевелый
совсем не иней на волне.
Эпистола
О.И.
Холодрыга такая, что душу озябшую жалко,
ни теплинки, поди, не осталось на тусклой земле,
как боксёры часами гоняют себя на скакалках,
так же крыльями чайки всё машут и машут во мгле.
В море сером бегут, обезумев, отары барашков,
волны грохают в мол, весь он льдом покрывается, и
этой крымской земле лейбл вполне подойдёт —
«Made in Russia» —
дуют ветры с Тамани, тоску поселяя в крови.
Тамариски у моря стоят как хрустальные, ибо
все в сосульках от брызг, я лизнул одну – веришь, горька.
Ты вчера позвонила, сказала, что любишь. Спасибо!
Я и раньше-то знал, что теплеет в груди от звонка.
Я пишу эти строки тебе вместо писем, я помню
тот сентябрь, тот перрон, как я брёл по обочине дня…
Все отроги в снегу, все ущелья, и всё же легко мне,
потому что ты любишь, ты всё-таки любишь меня…
Скаты сумрачно в гротах колышутся
Обожаю тебя, моё синее!
И спокойное!
И неистовое!
Прихожу к тебе как на исповедь.
Причащаюсь тобой.
И сильный я!..
А когда море в солнечном блеске
и в предгорьях цветёт миндаль,
я на «ультру» – прозрачную леску —
из волны вывожу кефаль.
Скаты сумрачно в гротах колышутся,
Жак Кусто опускается к ним.
Голос моря приборами пишется —
объясним ли он?
Объясним?..
Там прозрачны глубины мерцающие,
там акул невесомый полёт,
и медуз хоровод замирающий,
и в зелёной дали пароход.
Там мальчишка в щемящем забвении
бродит возле шаланд рыбаков
и бубнит с фанатичным рвением
неуклюжие строки стихов.
А правее, у стен равелина,
прянет в небо – ракетою в синь! —
и застынет на миг – а ф а л и н а, —
самый умный на свете дельфин!..
Алушта
Секунд на пять дыханье задержи
и посмотри, как тихо и достойно,
садятся облака на Демерджи,
чтоб после над Алуштой плыть спокойно.
В её долине бродят тополя,
высоток новых непривычен глянец,
и, как в России хлебные поля,
здесь виноградники, куда ни глянешь.
Ей от ветров защита – Чатыр-Даг,
он в профиль –
