Красные листья Гомбори. Книга о Грузии. Михаил Синельников

      Явился опыт в хаосе террора.

      Когда большевики вошли в Тифлис,

      Работали расчётливо и споро.

      Закат был грозен и лилово-сиз.

      В семнадцатом они, конечно, сдуру

      Сожгли бы всё, что чуждо и старо,

      И сокрушили всю аппаратуру,

      Но уцелело дивное ситро.

      Простой народ с элитой сроднила

      Его струя в отливах золотых.

      Детей и взрослых, тружеников тыла

      И стихотворцев пришлых и своих.

      Пойдём к Лагидзе, к сладостным сиропам!

      Кахури красный, сродственник вина,

      В Кахетию ведёт по горным тропам…

      Вот шоколадный, им душа полна!

      Вот сливочный – упиться так легко им,

      Чтоб возвратиться в глубину времён!

      Иль веющий забвеньем и покоем

      Ты выбрал мяты изумрудный сон?

      Входил он в кузницу Геворга

      И запылившийся кинжал

      Выхватывал, не скрыв восторга,

      И горцев мысленно сражал.

      Влюбившись в статную грузинку,

      Гулял перед её крыльцом,

      Всегда готовый к поединку

      С ревнивым мужем и отцом.

      Многобалконный дивный берег

      Запечатлел на полотне.

      Малоприметный офицерик,

      Пресыщен раем был вполне.

      При тостах в духе местных правил

      Отъехав чуть навеселе,

      Своё присутствие оставил

      В лиловой предвечерней мгле.

      Когда бы я построил Джвари, —

      Хвалу вознёсший небесам,

      Горя в беспламенном пожаре,

      Я стал бы этим храмом сам.

      Труды такие безымянны…

      Я видел бы из века в век

      Походы, свадьбы, караваны

      И наблюдал слиянье рек.

      И звуки зыбкие Псалтири

      Входили бы и в тот подвал,

      Где временами юный Мцыри,

      Во мне проснувшись, восставал.

      Этот пьяный поэт, обезумев под полной луной,

      Вспоминая жену, уведённую в сумрак ночной

      И лишённую там переписки,

      В чьи-то двери ломился, и, счастливы тем, что забрёл,

      Пробуждались жильцы, накрывали почтительно стол

      И внимали стихам… Это так по-тбилисски.

      Иногда он спускался в любимый ворами подвал.

      Там порой и расстрельщик усталый бывал.

      Тут поэт, лишь на миг прерывая дыханье,

      Подходил, тщетно силясь понять, что почём,

      И у всех на виду улыбался и пил с палачом.

      … В этом памятном мне, грязноватом, бессмертном духане.

      Жар спадал, холмы и дали

      Заволакивала мгла.

      Где же ты, о, генацвале?..

      Время лучшее едва ли

      Было в жизни, что прошла.

      Там сгорала ночь в подвале

      И сжигали жизнь дотла,

      Пораженья и печали

      Забывали

Скачать книгу