style="font-size:15px;"> Кулак, обмотанный кожаным ремнём, влетел в разбитое лицо – егерь грохнулся обратно на пол, где очередной стон вышел из ноздри красным пузырём.
– Похоже, не врёт, – сказал другой, стоявший у входа бородач, чьи застарелые шрамы тянулись через лицо и терялись в курчавой коричневе подбородка. – Может, вернёмся? Я пошарюсь ещё средь городских. Авось чего выведаю.
Чернобородый распрямился, задумчиво посмотрел на приятеля, сплюнул в сторону:
– Может… – он потянулся за висевшим на поясе ножом.
– Я б не марался. Боком выйдет.
– А если донесёт?
– Не донесёт. Он уже понял, что мы не здешние и что его древесина с олениной нам не сдались, – отчитываться не придётся. Потому проблемы, как таковой-то, и нет. Ну, помяли маленько рожу с побрякушкой. Так это для лучшего понимания. Верно ж, говорю? – взор ореховых глаз упал на еле шевелившегося егеря.
– Ник… аких… проблем… – донеслось с пола.
– Вот. Видишь, какой смышлёный, – судя по голосу, под коричневой бородой кривела ухмылка.
– Ла-адно, – убрал руку от ножен черноволосый. – Возвращаемся.
Пол задрожал от тяжёлого стука сапог. Боязливо скрипнули ступени. Зазвенели удила. Лишь когда фырканье лошадей затерялось где-то в лесу, егерь привстал и коснулся дрожащими пальцами болевшей головы: он так и не понял, за что минуту назад едва не лишился жизни.
* * *
Ужин истаял в лучах заката, дочь с отцом – в чёрных клубах: малышка хотела поиграть с Иори. Можно было не поддаваться на детские упрашивания. Но зачем? Крепче будет спать. Леонардо обещал вернуть Эффалию к полуночи, и пока Ли была предоставлена самой себе.
Платье, бережно завёрнутое в промасленную холстину, легло на дно полого ствола поваленного дерева. Большой, окатанный в водах озера, серый в белёсых разводах камень запечатал отверстие. На сухие покровы давно погибшей сосны упало несколько золотистых капель, собравшихся в глубоких бороздах коры. Человеческое сознание возмущённо пискнуло от неприличности поступка. Но протесты немедленно смёл напор звериного инстинкта: пусть ни у кого не останется сомнений, кому принадлежат вещи, кому принадлежит весь лес.
Моалгрен потянулся, с упоением вонзая когти в податливую землю, – как же приятно было вновь оказаться в зверином теле… Перестали ныть затянувшиеся раны, самые глубокие, никак не желавшие сдаваться даже под воздействием магического исцеления. Сила переполняла, рвалась на волю. Зверь восстановился гораздо лучше или меньше обращал внимания на досадные помехи, а вот человеческая оболочка подводила. Стычка у Басторга принесла не только увечья, но и крепче сдружила женщину с её истинной сутью, добавила уверенности. Жаль, магией тогда в бою воспользоваться не удалось: после внезапного падения не хватило концентрации, потом же звериная ярость распылила остатки самообладания.
Моалгрен стелящейся рысью скользил по
