что и как боярину Салтыкову посуразнее наплести, коли он вас пытать станет, а он станет, не сомневайтесь! И ему о сострадании к болящему лучше не заикаться – не поверит.
Вельяминов даже обмер от неожиданности. Силы Небесные! Откуда у нее сия догадка? Ведь он о Салтыкове и слова не проронил… ни о нем, ни о воеводе…
– Салтыков? Это… какой Салтыков? О чем ты… – растерянно переспросил он, лихорадочно пытаясь сообразить, куда лучше повернуть разговор. – Ежели ты про Василь Андреича, так он тут при чем?
– Про кого же еще? А при чем он, али не при чем, думайте сами – мне недосуг. Я пошла… – уже подходя к двери, Катя помедлила и негромко добавила: – Остерегайтесь его, отец! Даже если вы с ним заодно.
Дочь ушла, а он остался ошарашенный и недоумевающий. Ей что-то известно… и скорее всего немало, раз сумела увязать с тем, что он ей поведал, но откуда? Не могла же она так просто, ни с чего, догадаться. Значит, кто-то рассказал, может, только намекнул. А она, чертовка, умна, ей многого не надо, чтобы все понять, вычислить. Но кто? Не Анна же Салтыкова – дурочка блаженная! Разве снова на нее накатило, она и прорекла, чего не следовало? Или… постой, постой, – Андрюха… вот этот мог! Парень он умный, отец ему доверяет, потому знать может немало. А тут зазноба, коей никак не угодишь, на козе не подъедешь, да еще зазноба тайная, ибо он не может не понимать, что Василь Андреич на такой брак не согласится. Да и ему, Вельяминову, то ни к чему, много ли радости в бедные родственники набиваться? А когда любовь тайная – под запретом – она во сто крат слаще, в таких случаях на что только не идут, чтобы милой понравиться. Эх, жаль парня – присушила девка! Странно, что Василь Андреич вроде бы ничего не замечает, молчит. Али прост, до разговору с ним, с Вельяминовым, не снисходит? С сыном-то, похоже, говорил. Андрей вон последнее время чернее тучи ходит. Ан не отстает от Катерины – как тут на него не подумать? Точно, от него Катька и сведала. Решил ей угодить, да и сболтнул лишнего. Ох-хо-хо… не сносить мне головушки, коли, не приведи Господь, Андрюхин отец о том дознается! Боярина Салтыкова не проведешь, не умаслишь…
Глава 9.
Шел уже третий день, как Юрий пришел в себя, и давно мог бы встать и даже унести ноги из этого опостылевшего чулана, в который его засунули; но чертов татарин прилепился к нему хуже банного листа, обвился аки плющ, ни давая не то чтобы шагу ступить, он даже чихнуть не мог без того, чтобы к нему тут же не сунулись с примочками, мазями, или пахучим травяным зельем – будь оно все неладно!
Юрия, живого и деятельного по натуре, томило и раздражало это вынужденное пребывание в постели, да еще с обязательным питьем всякой пакости, и это притом, что чувствовал он себя вполне сносно. Подумаешь, в голове шумит… еще бы, столько дней без движения, да без воздуха! Он даже попытался удрать, улучив момент, когда страж его вышел по делу, но куда уйдешь без портков? Да и, к стыду сказать, хисту не хватило – перед глазами все вдруг заволокло, завертелось, хорошо, от лежанки отойти не успел, так на оную и завалился. Татарин, конечно, все понял, но виду не подал,
