явно даже не догадываясь, что ведет себя бесцеремонно, – пора научиться. Ты уже не маленькая. Полезно тебе будет чуток самой себя пообслуживать. Моя матенька всегда говорит: диво, что у богатых дети не вырастают полными чурбанами, при том, что их нянчат, моют, одевают и выгуливают, как щенят!
– А вот в Индии все не так, – презрительно сказала госпожа Мэри. Она едва сдерживала гнев.
Но на Марту это не произвело никакого впечатления.
– Ну да, знамо дело, не так, – ответила она почти сочувственно. – Бьюсь об заклад, это потому, что там тьма тьмущая черных вместо уважаемых белых людей. Я когда услыхала, что ты едешь из Индии, так подумала, что ты тоже черная.
Мэри в ярости села на кровати.
– Что?! – закричала она. – Что?! Ты думала, что я туземка? Ты… ты… свиное отребье!
Марта уставилась на нее с весьма грозным видом.
– Да кто ты такая, чтоб обзываться? – сказала она. – Нечего так яриться. Молодые леди так себя не ведут. Я против черных ничего не имею. В разных книжечках про них пишут, что они очень набожные, что черные – наши братья. А я никогда не видела черного человека и радовалась, что увижу теперь одного вблизи. Я когда утром сегодня пришла к тебе разжечь камин, то подкралась к кровати и осторожненько оттянула одеяло, чтобы глянуть на тебя. А ты, – добавила она разочарованно, – оказалась не чернее меня, хотя почему-то желтая.
От такого унижения Мэри перестала сдерживать гнев.
– Ты подумала, что я туземка! Да как ты посмела?! Ты ничего не знаешь о туземцах! Они – не люди, они – слуги, которые должны кланяться и подчиняться. Ты ничего не знаешь об Индии. Ты вообще ничего не знаешь!
Она совершенно распалилась, испытывала полное бессилие под простодушным взглядом Марты, и вдруг почувствовала себя такой одинокой, такой далекой от всего, что ей понятно, от окружения, в котором ее поведение было естественным, что, зарывшись лицом в подушку, горько разрыдалась. Рыдала она так безудержно, что добросердечная йоркширка даже немного испугалась, ей стало жалко девочку. Она подошла к кровати и склонилась над ней.
– Эй! Ну хорош уже так голосить! – взмолилась она. – Точно тебе говорю. Я не думала, что ты так расстроишься. Я и впрямь ничего ни про что не знаю – как ты и сказала. Ну, прости меня, мисс. И перестань плакать.
Было что-то утешающее и искренне дружелюбное в ее странном йоркширском говоре и ее непоколебимой уверенности, и это оказало на Мэри благотворное воздействие. Рыдания стали затихать, и наконец она успокоилась. Марта почувствовала облегчение.
– Ну, а теперь тебе пора вставать, – сказала она. – Миссис Медлок велела, чтоб я приносила тебе завтрак, обед и чай в соседнюю комнату. Ее приспособили как твою детскую. Вылазь из кровати, я помогу тебе с одеванием. Если у тебя застежка на спине, ты сама с пуговицами не управишься.
Когда Мэри наконец соблаговолила встать, оказалось, что Марта вынула из гардероба совсем не те вещи, в которых она была накануне, когда они с миссис Медлок приехали в
