поздно.
Вкладываю в письмо двухдолларовую купюру – такие деньги печатают мятежники. Это для Тоби, если я не перепутала день, в следующую пятницу у него день рождения.
Поблагодари Кэти за письмо, которое я получила на прошлой неделе, оно меня порадовало. Чудесный сюрприз – лимонные леденцы.
Лайонел в ответ попытался по-доброму успокоить меня. Алиса ответила честно:
Здесь. 25 мая.
Я ничего плохого не сделала. Возвращайся домой.
Алиса
И еще… мне не жаль. По поводу Бенджа.
Колонны роз на стене спальни расплываются, превращаются в белую кожу Алисы, фиолетово-коричневые синяки, спутанные от крови волосы, которые я так подолгу заплетала.
Она не страдала.
Страдала. Конечно, страдала. Всю жизнь.
Я задыхаюсь и подскакиваю. Сдерживаю стон и наклоняюсь вперед, прижав локти к бедрам. Я хочу выползти из своей кожи, подальше от этого обжигающего чувства вины. Я бросила ее здесь, когда мне нужно было ехать домой.
Кто-то тихонько стучит в дверь, поворачивается ручка. В образовавшуюся щель просовывается башмачок. Я поспешно заворачиваюсь в шаль, лежавшую в изножье кровати. Тоби проскальзывает в комнату.
– Не входи, пока тебе не ответят.
Он дергает шов на кармане штанов, потом оставляет его в покое и вытирает нос пальцем.
– Ты меня слышал?
– Да, мэм. Нужно дождаться ответа и только потом входить.
Тоби оглядывает комнатку, задерживает взгляд на круглых часах на каминной полке. Показывает на них, рассматривает черные стрелки с завитками, выпуклый циферблат, позолоченные цифры.
– Восемь и шесть, – говорит он.
– Да. Восемь тридцать.
Значит, я спала. Небо окрасилось в оранжево-серый цвет.
– Ты пропустила ужин.
– Да.
– А мы пудинг с изюмом ели.
Он чешет под подбородком. Под ногтями у него грязь.
– Чего тебе, Тоби?
Он качает головой, поднимает что-то с пола коридора и возвращается в комнату. Корчит гримасу, схватив поднос за уголки, чтобы не опрокинуть миску в центре. Ложка скользит к краешку подноса.
– Дай мне.
Я встаю с постели, беру поднос и ставлю его на стол. Бульон еле теплый, пар не поднимается, жиринка плывет по поверхности, прилипает к бортику миски.
– Любишь бульон? – спрашиваю я.
Он втягивает подбородок в шею и качает головой.
– Значит, у нас много общего.
– Мама говорит, он укрепляет.
Он зовет Кэти «мамой» – думаю, от него этого ждут. Но ведь прошло только три года. Когда Лидия утонула, ему было пять. По-моему, достаточно большой, чтобы помнить ее. Должен ли пройти какой-то определенный срок, прежде чем звание матери перейдет от одной женщины к другой? Может быть, сначала появляется
