Ой да хорошо, только вот дипломники все нервы уже вымотали, никто же ничего делать не хочет, хотят, чтобы всё сделали за них, а как стипендию перерассчитывать, все они тут как тут…
Мама много лет преподавала и в разговорах частенько включала лекционный режим. Можно было просто поддакивать. Но и желания говорить о своём сокровенном тоже не появлялось. Откуда оно возьмётся на лекции? Для этого нужна ночь, тишина, костёр… Яра любила маму, но трубку положила с облегчением. У неё ничего не спросили, она ничего не рассказала. Все при своих. «А была ли я искренна с ней на самом-то деле, хотя бы раз?» – пришла ей в голову неожиданно колкая мысль.
Она записывала сама себе: «А что если на самом деле я и не хочу внимания? Ни от мамы, ни от мужа? Может, мне безопаснее без него. А после контроля бабушки мне в любом внимании чудится контроль. Но именно поэтому мне хочется, чтобы кто-то совсем другой – не из моего дома, не из моей семьи, даже не из моей Вселенной! – бесконечно спрашивал меня обо мне! И готов был выслушать самый длинный ответ…
Но зачем мне, чтобы это был кто-то другой? Ведь вроде это должен делать муж… Бедный муж… кругом он всё должен… да ещё и не делает, вот же зараза какая! Так и копятся между нами баррикады договорённостей, обещаний, долгов и претензий, загораживая друг от друга… Видит ли он меня за этой баррикадой? И вижу ли я его?
Но ведь невозможно из оленя сделать вулкан! Вот в чём проблема! А сейчас я хочу лежать на этом конкретном вулкане и греться в его тепле. Как ящерка. Или котёнок. Неужели это так много? Неужели за это грозят мне анафема и расплата?».
Однажды она пожаловалась Дему:
Огня в нашем семействе
отчётливо недостаёт)
Не хочу ничего знать
про ваших мужчин)
Понимаю)
Если б я сейчас полезла на рожон, было бы потешно)
Если б Вы полезли на рожон…
я бы обнял Вас и не отпускал!
Яра застыла, глядя на эти слова. Чувствуя, как они попадают в самую её глубину. Они оба до сих пор не позволяли себе ничего лишнего. Настолько не позволяли, что зуб крошился. Она легко сорила словами «обнимаю», «целую», «люблю». Но сейчас между ними воздух словно бы стал плотнее – и не пропускал ни банальных слов, ни неточных мыслей, ни резких чувств. И всё это было так странно. Так нежно. Так самозабвенно. Нелепо, смешно, безрассудно, безумно… волшебно…
«Никакой моногамии и никакой монополии я от него не хочу!», – думала она, отскребая пригоревшую яичницу от непригарной сковородки. Подумать только, двадцать первый век в разгаре, а мы всё ещё отскребаем пригоревшую еду от посуды? И боремся с рефлексами, древними как говно мамонта, – собственничества, размножения, ограничения, принуждения… Боже, за что? За какие грехи и долги?
Я не хочу ограничивать его свободу,
