тебе?
Эмиль показал мне жест: опустил вниз палец, задевая кончик носа.
– Это значит, что он чувствует себя плохо. Мне кажется, что ему одиноко, поэтому такое состояние. Он же там один совсем заперт. Но, если у тебя будет желание, я могу научить тебя понимать и разговаривать на джестуно.
Мне очень хотелось освоить язык глухонемых, но сомнения в интеллектуальных способностях не давали мне покоя. Страх, что я всё снова провалю, отняв время у людей своей бездарностью.
– Как-нибудь в другой раз, – с дрожью в голосе сказал я. – Извини.
Мне захотелось расплакаться так громко и горько. Потому что я отказался и даже не попробовал. Я так противен себе.
Щелчок.
В бокс вошла мой лечащий врач в фиолетовых кедах.
– Привет, – девушка села на кровать, напротив моей, откинув назад низ белого халата. – Как твоё состояние, что-нибудь изменилось? Если хуже стало, то как именно.
– Не могу сказать, что что-то поменялось. Всё стабильно плохо, – сказал я, стараясь описать ей то, что со мной происходит, немного смягчая правду.
– Поняла. Я пришла обсудить с тобой твою терапию и вопрос с родителями. Завтра мы тебе введём антидепрессант и нейролептик. Для того, чтобы аккуратно начать лечение, нужно принимать препарат сначала в маленьких дозировках.
– А можно ли поинтересоваться, какое название у препаратов? – спросил я, не способный разобраться в словах полностью, но всё ещё пытающийся создавать иллюзию понимания для самого себя.
– Кветиапин и Анафранил. Антидепрессант улучшит настроение, а нейролептик снизит тревожность. Кветиапин ещё даёт вторичный антидепрессивный эффект. Думаю, это может подойти. Хорошо?
– Хорошо, – я глубоко вздохнул, мне захотелось расплакаться. Снова. Наверное потому, что врач была очень добра ко мне, разъясняя весь механизм и смысл лечения, вплоть до названий медикаментов. Мне кажется, я не заслуживаю такого хорошего отношения к себе.
– Ну, а теперь о наболевшем, – Мария Дмитриевна подалась вперёд и продолжила. – Мне удалось связаться с твоими родителями. То, что ты живёшь один в свои семнадцать лет является в корне неправильным и, более того, влечёт за собой административную ответственность. Почему ты уехал от них полгода назад?
Я закрыл глаза, не желая слышать о своей семье ни слова. Я уехал, потому что я не мог больше выносить бесконечных упрёков и холода. Они не избивали меня так сильно, как могли бы. Но, поверьте, это вовсе не обязательно для того, чтобы чувствовать себя омерзительно в окружении стеклянной нарциссичной статуи в виде моей матери и деспотичного властного отца.
– Я уехал к бабушке, – процедил я сквозь зубы. – Потому что жить с холодной тенью и самим дьяволом – не лучшая затея.
Уголки моих губ потянуло вниз, и я сморщился, прикрываясь дрожью рук. Слёзы текли по моим щекам и запястьям.
