снега и с яростью обрушивался на один-единственный прикрученный к столбу фонарь, который, жалобно поскрипывая, метался из стороны в сторону, как пес на привязи, того и гляди, сорвется. На какое-то время, притаившись в темноте, ветер стихал, а потом неожиданно бесстрашно вылетал из-за угла и снова то завывал, то взвизгивал, то глухо, еле слышно, гудел, закручивая висевший на цепи тяжелый кусок рельса.
Внутри барака было темно, тихо и холодно, в воздухе витал неприятный запах валенок и портянок. У входной двери белела нетающая полоса снега. Две буржуйки стояли далеко от входа, в конце барака, рядом с грубо сделанным деревянным столом. На его засаленных грязных досках лежали большие куски неочищенной колбасы, разорванная на четыре части буханка хлеба, хамса и картошка, в центре стояли пластиковые стаканы и трехлитровая банка с ядовито-сизой жидкостью. Здесь было жарко. За столом сидели четыре человека.
Рыжий, конопатый парень в майке склонился над гитарой. Кривые пальцы, наполовину покрытые мутно-синими татуировками, неумело скользя по грифу, брали незамысловатые аккорды. Его друзья, еще не опьянев, молча слушали, угрюмо смотрели на стол, курили, выразительно пускали дым в потолок.
Откуда-то из темноты, крадучись, неуверенно и медленно, как тень, к столу приблизился человек. Поседевшие волосы и щетина, впавшие щеки, выпуклые скулы, острый горбатый нос, тонкие прямые губы делали тощее серое лицо неживым, а глубоко посаженные глаза придавали ему измученный отрешенный вид. И только руки, нетронутые годами руки, могли что-то сказать о его возрасте. Похоже, совсем еще нестарый, он выглядел как немощный, отживший свой век старик.
– Те чего надо? – выкрикнул гитарист.
Старик, как бы, растерялся. Стоял, опустив голову, и молчал.
– Я те спрашиваю, что надо?
– Мне бы вот с ним потолковать.
– Говори! Между нами секретов нет.
– У вас-то, может, и нету, а у меня есть. Говорю ж, мне бы с ним только, а нет – так и нет.
Крепкий парень лет тридцати, с неровным, бугристым лицом и сплющенным носом, важно, нехотя встал из-за стола и вразвалочку пошел следом за стариком в темноту барака.
– Помру я скоро… – начал старик.
– Да брось ты, – перебил его парень, – рано тебе помирать-то.
– Помру-помру, уже еле ноги волочу, все внутри болит, ну, обо мне нечего… Просьба у меня к тебе есть… Ты же утром завтра на волю?
– Что, письмишко передать? – снова перебил. – Так ты ж сам скоро откинешься… весной ведь?
– Некому мне писать. Я тут вот деньги собрал… – старик вынул из кармана толстую пачку денег и протянул ее парню. – Возьми, мне они теперь ни к чему.
У парня от удивления брови поднялись, глаза расширились, лицо вытянулось, но от улыбки тут же снова округлилось и стало похоже на блин.
– Только одна просьба будет… Сделай! Христа ради прошу, сделай! – старик положил руку
