Вернее, пролетал.
Со временем услуги фотографа стали менее популярны, но и Степан Ефимович к тому времени состарился, получил пенсию, но уважение к нему, как к профессионалу, в поселке осталось.
Перед празднованием Дня Победы вызвал его к себе председатель.
– Степан Ефимович, – говорит, – надо бы с трибуны перед сельчанами на девятое мая выступить…
– Это еще зачем? – прервал председателя старик.
– Как это зачем? Вы же участник! На вас, кстати, разнарядка пришла, к ордену представлять будем. Вам этой весной девяносто лет будет, и вы у нас один единственный участник войны остался.
– А куда же остальные подевались?
– Как куда? Померли! Все померли, один вы и остались.
– Как же так? – удивился Степа Ефимович, – они же все моложе меня были… и Лашин…?
– И Лашин, и Дронов – всех давно нет.
– О Дронове я слышал… Ну, что ж… Если надо выступить, выступим. А о чем говорить надо?
– Как о чем? О войне, конечно! Что б больше такого не повторилось, и так далее.
– Ну, раз надо, значит выступим. Только, как бы это сказать. Ведь не все умерли.
– Как не все? Я проверял. Никого кроме вас не осталось.
– Нет-нет, я в другом смысле. Ведь многие не умерли, их убили.
– Да-да, конечно. Вот об этом и расскажите молодежи, чтобы помнили, кому они обязаны.
И Степан Ефимович выступил. Говорил недолго, и это больше всего сельчанам понравилось, а вот что он сказал, понравилось не всем. А сказал он, что какая бы война ни была, мероприятие это не человеческое. Сказал, что начинают войну политики, которые сами в кабинетах да бункерах отсиживаются, а людей, то есть нас с вами, эти сильные мира сего заставляют убивать друг друга. Вроде бы и правильно все сказал, не придерешься, но как-то не по теме и слишком политизировано.
Председателю такая речь явно не по душе пришлась. И, видно, поэтому после выступления он подошел к оратору и спросил:
– Что же это вы, Степан Ефимович, без орденов и медалей пришли? Стесняетесь? Брезгуете? Или как?
Замялся старый учитель, глаза опустил, пальцем в Георгиевский бант на лацкане пиджака тычет, пытается что-то объяснить, а не получается. Так ничего внятного и не сказал.
А между тем, история с Георгиевским бантом оказалась интересной. Только вот беда – что в этой истории главное, я, признаться, как ни старался, так и не смог определить.
Было Степану к началу войны двадцать семь лет, и был он уже агрономом, к тому же, с фотоаппаратом. И жене Клавдии тоже было двадцать семь. Он сразу после школы радистов попал в полк разведки. Летал на легком самолете стрелком-радистом, а на самом деле сидел позади пилота и фотографировал вражеские позиции.
Клавдия
