потом… Потом…
Потом они просто не рассчитали. Да и празднества эти… Орлеан пировал все последние дни, а ещё переход после того, как расслабились…
Короче, все устали! И, говоря по совести, нельзя было атаковать Жаржо столь малыми силами, надеясь только на то, что английское воинство пало духом. Единственное, в чём расчёт оправдался, так это в том, что их не стали преследовать и не разгромили окончательно. Но даже захлебнувшаяся атака и последующее отступление жгли стыдом.
Никто никого не корил. Долгая дорога располагает к разговорам, и всё, что можно было сказать о неудавшейся кампании, было переговорено. Однако, командующий чувствовал: главное, что засело у всех в головах, так и не было произнесено. Но произнести это кому-то было нужно, иначе недоговорённость, да ещё усиленная стыдом и ложной гордыней, заведёт их Бог знает куда.
– Не хотелось бы в этом признаваться, – прокашлявшись начал Бастард, – но, полагаю, никто не станет возражать, если я замечу… – он неопределённо помахал в воздухе рукой. – Ну, по совести… это ведь нельзя отрицать, верно?.. И дело не в Чуде… Точнее, чудо в том, что она… г-гм, в смысле, Дева… так хорошо соображает в стратегии и в фортификации, верно? Что она, в общем, ещё и воин, да?
Он не смотрел на остальных и, набрав в грудь воздуха, наконец, произнёс главное:
– Так что соваться без неё в Жаржо, наверное, не следовало.
– Да какие могут быть возражения, мессир! Так и есть, – тут же сочувственно откликнулся Сен-Север.
И Бастард готов был поклясться, что уловил в его голосе облегчение.
Что ж, маршал не был посвящён в тайну рождения Жанны и мог себе позволить эту слепую, не обидную для себя веру. Мог признать в Жанне воплощённое пророчество, великого стратега, провидца и даже ангела, сошедшего на землю. Но сам-то Бастард знал, что они с «чудесной Девой» одной крови, и чем дольше думал обо всём, тем с большим недоумением признавался себе, что при всей его осведомлённости чудо-то действительно было!
Не сознавать его мог только глупец!
И, может быть, тот случай, который позволил Жанне родиться бастардом королевы и первого герцога государства, который дал потом возможность самой могущественной даме при дворе каким-то неведомым образом заполучить этого бастарда и воспитать вдали ото всех – может, это был вовсе не случай?! Может быть, вся жизнь этой девочки – его сестры по отцу – сложилась таким злым образом только для того, чтобы стало возможным исполнение пророчества?!
Эти мысли были непривычны Бастарду. Но, один раз позволив им возникнуть, он уже не мог остановиться. И чем дольше думал, тем больше позволял распускаться в своей одинокой и достаточно угрюмой душе чувству, пока ещё неудобному, непривычному, но уже такому, которое посчитал чудом большим, нежели воинское умение в девушке.
Он бесконечно жалел Жанну.
– Я буду рад увидеть её, – сказал Бастард, удивляя себя не столько тем, что сказал, сколько тем, что сказал это вслух.
И
