к несчастью, вдруг стало мерещиться в этих взглядах и другое.
Ему казалось, что надежды на него возлагают только как на человека, способного поддержать Деву, и более никак! Что почтение, проснувшееся, наконец, при дворе – не показное, а истинное – идёт только через Жанну, через сам её приход к нему, как к законному наследнику! Но чем больше Дева будет побеждать… иначе говоря, чем большим он будет ей обязан, тем меньшим чудом будет казаться её приход ему самому!
Шарль не мог объяснить, откуда вдруг родилась в нём такая уверенность, но за два дня, что прошли после приезда Жанны, он всё чаше ловил себя на мысли: «Эту девушку почитают больше и куда искреннее, чем меня!». И униженность, ползущая за ним с самого дня рождения, снова замахала рукой из далёкой ссылки – не вернуться ли?
Но нет! Нет! В Шиноне дофин поклялся, что возврата к прежнему не будет! И он ни за что не позволит себе сдать обретённые позиции! Поэтому, быстро завершив празднования, уехал в Лош, подальше от Жанны, которой никак не могли налюбоваться его подданные – туда, где по его же словам, будет находиться «в равной отдалённости от Тура, Буржа, и Шинона», заполнявшихся многочисленными теперь сторонниками дофинистов, и где сможет «хорошо обдумать дальнейшие шаги, чтобы руководить ими достойно».
На самом деле он ничего не обдумывал – он просто панически боялся.
Именно сейчас, после чудесной победы под Орлеаном, дофин понял и то, каким ужасом может обернуться для него любое поражение!
Безопасный переезд из одного замка в другой – это, конечно, не великое достижение, но и это уже хорошо! Так хорошо, что вчерашнему изгнаннику такого пока вполне хватало. Лишь бы не стало хуже. А хуже стать может, ввяжись он безоглядно в затяжную военную кампанию ради коронации, которая, положа руку на сердце, не так уж и важна сейчас!
Может быть, Ла Тремуй прав? Может, мирные переговоры с диктатом собственных условий уже возможны? Не зря же и в Европе, и в Риме помалкивают относительно Господних чудес, но заверяют, что «весьма рады французским победам»? А то, что Жанна требовала идти дальше, и подданные, ликуя, смотрели с надеждой, Шарля ничуть не вдохновляло, а только усиливало страх перед поражением.
Матушка…
Ах, нет! Вот матушка, кажется, впервые в жизни ничего не требовала и никаких советов не давала, но и от этого легче не было.
Только приближённые к трону священнослужители, будто смертельно чем-то напуганные, вполне отвечали своим видом и робким поведением настроению Шарля. Хотя – что они могли теперь, когда главными действующими лицами стали военные?
А тут ещё, как назло, в самый день переезда, когда казалось, что вся шумиха уже позади и можно немного подумать в покое и одиночестве, словно притянутое страхами дофина пришло известие из Орлеана о том, что командующий Бастард Дюнуа, маршал Сен-Север и капитан де Ксентрайль с остатком воодушевлённого войска пытались одним махом взять расположенную в долине Луары крепость Жаржо и потерпели неудачу!
Поражение
