им мысль, прикладывая заметные усилия, чтобы не дать той прорости в её сознании прочным стеблем. Ерунда, Хан Союль помешался на своих смертных подчинённых, потому и не видит границ.
– Среди наших слухи ходят, – говорит вдруг он. – Кто-то собирает вокруг себя мелких квисинов. Сон гакси[26], сингивоннё[27], мондальгви[28]…
– Ты, что ли? – огрызается Харин. Союль шикает.
– Мне эти похотливые твари ни к чему. За кого ты меня принимаешь?
– За мафиози? – шепчет из своего угла дивана Джи. Харин давит смешок, но ухмылку замечает Союль и вздыхает. Ой, какой обидчивый! Можно поверить, будто его в самом деле задевает отношение бывшей, ага.
– У меня в клане другие духи, посильнее, – возражает он, медленно проговаривая каждое слово. – С мелкотнёй вроде холостяков я не вожусь.
– Кому тогда это надо? – морщится Джи. Беседа теперь занимает его настолько, что о страхе он, кажется, почти забыл.
Союль на ёндона не смотрит. Он не сводит глаз с Харин, и та почти не дышит, думая, что токкэби сейчас снова поразит её самым неприятным образом. И он оправдывает все ожидания:
– Как думаешь, много квисинов скрывается от людей, как в прежние времена? Мы уже не в Чосоне, прятаться по лесам и хибарам трудно. Да и люди стали хитрее, кому-то может прийти в голову… – Союль пожимает плечами. – Не знаю… Использовать квисинов в своих мерзких делах. Например.
Харин вся обмирает. Мысли застывают, становится так тихо, что слышно, как громко и часто стучит лисье сердце. Кровь пульсирует, отдаваясь в пустой желудок.
– Не может такого быть! – первым приходит в себя Джи, даже голос повышает, игнорируя страх перед токкэби. – Чтобы квисины связывались с людьми? Они смертных жрут, а не сотрудничают с ними!
– Много ты понимаешь, – пригвождает Союль холодным тоном, и Джи вздрагивает. – Ты домовой, дух домашний, холёный. Ты голода, холода и одиночества никогда не знал, вот и не ведаешь, на что может пойти озлобленный дух, чтобы получить желаемое. Мы, нелюди, порой забываем, что жить остались в этом мире из-за обид, которые тащим за собой с прошлых жизней. Что может быть сладостнее человеческого дыхания и тепла? Ничего.
Джи отворачивается, и Харин слышит его сиплый шёпот:
– Ошибаешься.
Она знает, что говорит Джи об одиночестве, давнем спутнике любого квисина, квемуля и даже божества. Но поддержать его у Харин сейчас не хватает сил.
– Квисины и людей-то жрут ради мимолётного тепла, – задумчиво подхватывает она вслед за Союлем. Тот кивает и усмехается, губы изгибаются в недобрую кривую. – Энергию из тел высасывают, лишь бы испытать снова вкус жизни… Мать твою, что же это?
– Не сквернословь, – обрывает её Союль, и знакомая фраза режет Харин слух. Привычная злость наполняет тело, согревает его, гоня прочь подобравшийся к самому сердцу холодок. – Видишь, я прав.
– Прилепи
Призрак девственницы.
Преисполненный обиды призрак кисэн – корейской танцовщицы из публичного дома.
Призрак холостяка, не успевшего жениться при жизни.
