за… Вы вчера спасли мне жизнь…
Оторвалась еще одна цепь, их мотнуло в другую сторону. Подъемник набирал скорость, бился и скрежетал о стены шахты.
– Спасибо вам… Я бы никогда не…
Лопнули последние цепи, и подъемник канул во тьму, унося с собой два огонька фонарей, которые стремительно уменьшались, пока совсем не исчезли.
Уловка 5. Лес, озеро и башня
Уловка 5
Соборный Приют гудел, как потревоженный улей; Восстание шло полным ходом. Но что, помилуйте Близнецы, что могут сделать дети против Плакальщиков? Мальчик никогда не верил в успех Восстания, и пытался отговорить воспитанников, но его лучший друг при всех назвал его предателем и трусом.
Пусть так. Пусть предатель, пусть трус. У мальчика был свой план, своя ответственность, и поднявшаяся суматоха была ему на руку.
Вынужденный действовать быстро (любое промедление могло стать роковым), мальчик прокрался по длинным запутанным коридорам, с тревогой вслушиваясь в топот ног, пронзительные крики, молитвы. Годами, почти каждую ночь после отбоя, он исследовал угрюмое здание Приюта, прячась от отцов-настоятелей, бродящих по нему с зажженными фонарями, словно неприкаянные души. Теперь, на твердом как гранит пике его решимости, мальчику были известны тайные ходы и пыльные лазейки, о которых не догадывались и сами Мясники Божьи. Он выяснил, как попасть в Подвалы. Как ни странно, с крыши. Что наверху, то и внизу, да.
Этот ход вызывал у него панический ужас, впрочем, как и сам пункт назначения, но ничего не поделаешь. Тесная, черная горловина кирпичной трубы была холодной, значит внизу давно ничего не сжигали. Извиваясь ужом, проталкивая свое тщедушное тело, рискуя застрять в коленах трубы, мальчик протискивался вниз; пару раз останавливался, чтобы побороть приступ паники. Хоть это было и невозможно, ему казалось, что каменная кишка с каждым метром становится все уже.
Наконец, кашляя и отфыркиваясь, с ног до головы в жирной саже, мальчик вылез из большой доменной печи, одной из тех, которые превращают в золу даже кости. Кто-то схватил его за руку и помог встать на ноги.
Это был преподобный Цаламон Годжа.
Мальчик задохнулся от ужаса. Разве его место не наверху? Разве он не должен участвовать в подавлении бунта?
Однако, старый преподаватель нисколько не удивился его появлению. Беззубо почмокав губами, он цапнул мальчика за плечо и усадил в кресло с высокой мягкой спинкой и обитыми бархатом подлокотниками, а перед ним поставил зеркало в человеческий рост. Лицо мальчика было скрыто бинтами, черными от сажи. В отражении мальчик увидел, что через плечо Цаламона перекинуто полотенце, а сам он чрезвычайно искусно взбил помазком пену, потом начал править на точильном камне бритву, видимо, недостаточно острую на его взгляд.
– Сиди ровнее, мальчик мой! – сказал Цаламон. – Ты выглядишь неопрятно! Пора сбрить эту омерзительную бороду!
– Но у меня еще
