отшатывались, толкаясь и создавая проход в толпе, по которому шел, даже шествовал, некто, закутанный с ног до головы в желтую мантию, под мятыми складками которой угадывались мускулы, живые и упругие, как щупальца спрута. В одной руке он держал деревянный искривленный посох с загнутым, как крюк, навершием, к которому тремя цепями крепилось кадило, источающее едкий ржавый дым, словно пронесенный контрабандой извне туман. Удары посоха о плиты, присоединяющиеся к каждому шагу, и создавали тот троекратный стук, который услышал Мартейн.
В другой руке незнакомец держал веревку, один конец которой был обвязан вокруг талии следующей за ним девушки. Она была молода и прекрасна; темно-русые волосы спускались свободно по плечам и спине, простое, но из хорошей ткани, синее платье подошло бы зажиточной горожанке. Она шла, сложив руки на животе, ее большие зеленые глаза были пусты и смотрели прямо перед собой, в одну, видимую только ей, точку. На ее лице играла безмятежная улыбка.
– Покайтесь, несчастные! – хрипло гаркнул незнакомец из темного зева капюшона и остановился. Девушка сделала еще пару шагов вперед и встала возле него.
Он повел своей бесформенной головой в капюшоне из стороны в сторону, словно пересчитывая собравшихся, и то его невидимого взгляда все пятились назад.
– Покайтесь! – повторил он. – Преклоните предо мной головы! Ибо было явлено знамение, и налитой кровью глаз бога соизволил взглянуть на ваши жалкие жизни и отобрать из вас верных и праведных!
– Кто ты? Назови себя! – донесся сверху твердый голос Стефана.
– Я назову себя, но не перед тобой, пустышка лживой веры, а перед этими несчастными людьми, ибо только через меня они смогут спастись, – незнакомец поднял руку с посохом. – Я есть последний друид этого мира, я есть пророк истинного бога, бога этой земли, кто один печется о своих ростках и своих детенышах, и я есть его голос, я есть его победный рёв!
– Господин Орф, вы все-таки накликали неприятности с этим вашим знаком, – тихо сказала Илая Горгон и взялась за рукоять меча.
– Кажется, нас ждет религиозный диспут, – напряженно пошутил Мартейн, не сводя глаз с самопровозглашенного пророка.
– Ибо дано было мне Откровение, – рокотал человек в желтом, и его голос звучал громче, чем у Стефана, отвергая акустику Собора, – что есть огнь явный и огнь тайный. Огнь явный – для простецов, огнь тайный – для верных, узревших подземную лютую мудрость.
– Убирайся из храма, еретик! – крикнул Стефан, кажется, он был в ярости. Пара клириков пытались оттащить его от балюстрады, но он цеплялся за нее тонкими пальцами с необычной силой. – Иначе…
– Иначе что? Ну-ну, мальчишка, – мягче, и даже как-то примирительно сказал пророк. – Ваша Церковь только запугивать и горазда. А чудо исцеления вам не по силам, только и можете молиться на ваши драгоценные Мощи. Мой бог, что властвовал здесь раньше, и будет властвовать отныне, способен на большее. Узрите!
Рывком
