и лампады как могли освещали обширное внутреннее пространство храма, полное теперь горожанами, уличенными или только заподозренными в контакте с зараженными. Людей набилось, как на рыночную площадь в день Фестиваля, большей частью они ютились прямо на полу, на циновках или одеялах, стояли, лежали, преклоняли колена, прижимали к груди маленькие, впопыхах собранные узелки с вещами, не решаясь с ними расстаться ни на секунду. Между ними бродили Мясники Божьи и послушники Приюта с закрытыми лицами; они разносили воду и скудную пищу, выносили наполненные судна (уборные, к ужасу клириков, устроили прямо в Соборе, огородив их тканевыми ширмами). Плач, тихие молитвы, тяжелый запах немытых тел, капустного супа, нечистот и дегтя, которым были обильно пропитаны тряпки, закрывающие носы и рты клириков; на лицах горожан отчаяние, страх, подозрительность – сегодня нескольких уже забрали в госпиталь.
Стефан, в сопровождении Мартейна, обходил свою паству. Мальчик вполголоса говорил слова утешения, без страха касался протянутых рук (лекарь каждый раз предостерегал его от этого, но вскоре бросил как дело безнадежное), если кто-то просил, молился Близнецам, вместе с ними преклонив колени. Лекарь с интересом изучал этого темноволосого мальчика, худого, бледного от недостатка солнца, с большими глазами. Перстень Первосвященника был слишком крупным для его тонких пальцев, и пока Стефан носил его на шее, на золотой цепочке, как главную свою регалию. Мартейн сомневался в благоразумии этого поступка, так как не знал, как распространяется чума, пристает ли она к металлам и камням? По разумению лорда Дуло (тут он его не поддержал) драгоценные камни и благородные металлы изначально чисты и не могут быть одержимы болезнетворным тлением.
– Я очень признателен, господин Орф, что мне было дозволено прочитать священные слова перед этими несчастными, – сказал Стефан, когда они, закончив обход, отошли в глубокую тень у западной стены. – Отрадно, что в моих силах дать хоть какое-то утешение в этот скорбный час.
– Это опасное мероприятие, надо признать. Но без него здесь начался бы сущий хаос. В этот скорбный час мы все должны идти на какие-то компромиссы.
Стефан двинулся вдоль ряда прорезанных в стене глубоких ниш со статуями. Мартейн отметил его привычку, копирующую отцовскую: в минуты задумчивости щипать правую бровь. Сознательно ли он подражает Дульсану? Подумав, лекарь решил, что вряд ли.
Мальчик остановился возле одной из ниш, в которой стояли изваяния четырех совсем юных мальчиков в монашеской одежде и с опущенными в смирении головами. В их руках были: посох пилигрима, можжевеловая ветвь, чаша, меч. Стефан смотрел на них, словно завороженный.
– Скажу вам честно, господин Орф, я всегда мечтал принять сан, – вдруг сказал он, не отрывая взгляда от скульптур. – Или уйти от мира и проповедовать веру Близнецов в холодных горах, среди волков и дикарей. Но мой отец настаивал, чтобы я занимался делами мирскими, делами торговыми и принял его наследство. Теперь же божественная воля Ку и Йимитирр все расставила по своим местам. К сожалению, через смерть господина ди Абаала. Я крайне
