и превозмогая одуряющее зловоние.
А мертвецы все лезли и лезли из разверстых могил, смыкая ряды вокруг Корвуса. Сотни, тысячи разлагающихся трупов, ковыляющих на полусгнивших ногах, тянущих костлявые руки, скалящих черные провалы ртов.
Корвус спрыгнул с колесницы и двинулся вдоль строя мертвецов, словно военачальник на смотре. Глаза его пылали призрачным огнем, губы кривились в жестокой усмешке. В руках он сжимал здоровенный двуручный меч, черный как сама ночь.
И тогда Корвус заговорил. Размеренно, словно в трансе, он принялся читать заклинание на древнем наречии. С каждым словом меч в его руках вспыхивал все ярче, источая могильный холод, затмевая даже удушливую волну трупной вони.
А потом он рванулся в бой. Черный клинок запел в его руках смертоносную песнь, с легкостью снося гнилые головы, круша обмякшие тела. Мертвецы напирали, силясь задавить числом – но куда там! Корвус кружил меж них черным вихрем, скашивая целые ряды одним движением. Вонь разложения мешалась с лязгом стали и хрустом костей, визг разрубаемой плоти сливался с утробным рыком бойца.
А в довершение всего Корвус вдруг вскинул левую руку – и струи черного пламени хлынули с его пальцев, испепеляя мертвецов дотла. Невыносимая вонь паленой плоти, едкий дым от загоревшейся истлевшей одежды – казалось, сам воздух превратился в сгусток смертоносной мерзости.
Но вот последний мертвец рухнул, и на арене воцарилась мертвая тишина. Лишь Корвус стоял – залитый черной кровью и слизью, окутанный удушливым смрадом. Но живой. Непобедимый.
И толпа взорвалась безумными воплями восторга пополам с ужасом. Люди стонали, всхлипывали, сотрясаясь от пережитого кошмара и омерзения. Но не могли отвести завороженных взглядов от арены, где разыгралась столь чудовищная феерия смерти.
Мортис довольно осклабилась. Картинным жестом возложила руку на плечо своего бойца, будто благословляя на грядущие свершения. И толпа разразилась восторженным ревом, потрясенная невиданным доселе могуществом Владык Смерти.
Я стояла в ложе, оцепенев от свалившегося несчастья. Мысли путались, метались испуганными птицами, не в силах примириться с чудовищной реальностью.
Корвус. Мой Корвус – в лапах Мортис, превращенный в послушную марионетку. Тот, за кого я готова была отдать жизнь – теперь вынужден сражаться против меня. Какая злая ирония, какая беспощадная насмешка судьбы!
Я видела, как Таларион порывался подойти, утешить, поддержать – но не смел нарушить незыблемые правила Игр. Его мучило бессилие, я ясно читала это в глазах брата, в горестно поджатых губах. Но древние законы Элизиума стояли над всем – даже над узами родства и любви.
И вот я осталась одна. Наедине со своим горем, раздавленная внезапным осознанием безнадежности.
Я зажмурилась, часто заморгала, прогоняя жгучую резь в веках. Только не разреветься. Только не показать, как проняло, как по больному ударило.
Соберись,
