аналогично постепенно покидали свои места, выбирая себе чету на ночь, а те, что оставались не могли поднять свои одутлые лица со столов, а у некоторых дам давно спускали подвески, поколе они невнятно бормотали свое неубедительное – нет.
– В конце концов, я не принимаю решению, – парировала она с толикой безучастности. – Заключительно слово остаётся за Королем Майзы.
– Я так не думаю, – будто со скрытой злой усмешкой, не выделяющейся за его бесстрастными чертами, резко ей в тыку отчеканил Зигав.
– Что?! – сробев сконфузилась она, даже опрокинув бокал, что излил содержимое на белесую скатерть, впитавший в себя сладкую жидкость, окрасившись в алое, меж остывших и надкушенных блюд на расписных тарелках. Сдавалось в первые кто-то заставил осечься неизбывно чванливую королеву Флагению. Немыслимо!
– Я вижу в ваших синих глазах больше власти, чем в королевских блеклых зеленых очах. Мы оба знаем, кто здесь принимает решение, а кто его подписывает…
– Да как вы!.. – вспылила она, сведя до треска зубы и начав задыхаться в коконе корсета упившись его духом чабреца. Но прозорливо кинув озадаченным взором по сторонам, все же заметила, что многие ещё на своих местах и в добром здравие вне остекленелых буркал, и даже развесили уши к их сбивчивой на интонации беседе. И дабы не сатанеть, теряя лицо на глазах, свиты и готовой к порывистым действиям стражи, она скрыла, рдело румяные щеки, и, придя в себя растратив намечающуюся стигму и жилку на увенчанной шеи, подозвала служанку, которая протиснулась меж пустеющим королевским троном, и королевой, дабы рачительно выслушать на ухо наказ.
Когда она почтенно удалилась, Флагения, вернулась источающим кислоту взором к послу, который учтиво и беззаботно выжидал, не брав, в рот и крохи со стола с остывшими яствами. Ишь какой привередливый!
– В одном вы правы. В моих глазах есть власть и не только над мужем. Вы задираете королеву, которая не шибко ценит помыкания или колкостей над собой, – стравлено, но выжигающее протянула она, силясь овладеть собой. С натяжкой.
– Мне очень прискорбно, если я разобидел вас, – виновато скуксил он пышные губы, под стружкой витых усов. – Поверьте, в моих целях стояло, все что угодно окромя этого. И я приношу чисто сердечные извинения, и умоляю о снисходительности, для моей неудачной проницательности. Надеюсь, я ещё не отогнал вас от себя?
Флагению утомила его показная добродетель, и когда недалече она почувствовала, что король все же получил её весть, она будто сбросила ушат с плеч, выпрямившись и вздохнув полной грудью натянув яшму, и более не ощущая сдавленности корсета.
– Король Сибульт! – сробевши, благоговейно воскликнул посол осипшим гласом, безмерно расширяя карие зеницы, выпуская весь обхват белка, смотря осунувшейся бронзовой маской ей за спину, и привстал со стула, отчего его коса, как и серьгами, взметнулись вместе с ним, а жезл едва не пал на бурую плитку.
