сейчас он снова противоречив и думает что думает, а на самом деле болтает, не понимая, что какой нибудь махровейший неформал мог его в этот миг назвать болтушкой, да вот так именно в женском роде и он бы хоть и возмутился, но в душе бы согласился что много и нудно и плохо болтать это уж совсем не по мужски, но он заблудился в своих поисках прежней де-сятилетней давности Умы, со страхом осознавая, что возможно ее уже нет в природе и приходится жить с тем что есть. «Ума – салют из взорвавшихся звездочек. Я лучше превышу вторую космическую скорость и стану спутни-ком Солнца, чем вновь скажу ей о любви. Это ее расхолаживает. Пусть ждет, когда я прозрею, как нам дальше быть» – думал он, сам до конца не осозна-вая как это прозрение может произойти и произойдет ли вообще, тем более что о наличие таких механизмов взаимодействия своего внутреннего мира с внешним он хоть и слыхал но еще не испытывал, а если и испытывал то про-сто не заметил этого чем и был расстроен, но быстро забыл.
В такие моменты для полного счастья Тимуру хватало создать нежи-вое, вымышленное существо, пусть непохожее не на что ранее, но на самом деле скопированное с нее, сплетенное из кустиков прибрежной ивы, для то-го, чтобы смотреть на него во время ее отъезда, и, засыпая под Френка Си-натру, покрываться мурашками под Му Вэй, под номером пять в диске, или ожить под «Стренджерс ин те найт» под номером десять, на майке – Пеле- футболиста, потому что он слышал что есть еще Пеле коммерсант резко от-личающийся не в лучшую сторону от Пеле спортсмена, и в очередной раз не понимая, что она нашла в нем? А спроси ее, она не ответит, кроме как люби-ла, летала не чувствуя ног, мечтая только об одном: спрятаться в укромном месте, и чтобы никто не приставал, наедине со своим парением. Просто но похоже на правду, но как часто бывает через какое то время покажется на-глой ложтю. А что я нашел в ней? Она настоящая, сильная, и скорее честная, чем наоборот… но непокорная, а раньше мне было все равно, я не думал, ка-кая она, и почему многие говорят, завистники… я был ее беглый раб и ее устраивало. Он вспомнил ее еще по-девичьи откровенные слова: «Ох и тя-жело бы тебе пришлось, если б я тебя не любила». Вот и пришлось вспоми-нать ее слова, понимая, что глупо держать их в себе, ожидая момента, и еще глупее серьезно относится к ним, потому что она сама не знала что хотела этим сказать, толи как я сильно тебя люблю и хочу, а толи никогда не раз-люби меня, ради себя же потому что я превращусь в такую мегеру! Да уж напугала… не забывайся я твой хозяин детка и без меня ты… а в прочем са-ма думай кто ты без меня… а интересно что ты скажешь… знаю знаю само-мнение у тебя на высоте, ты этим не страдаешь страусенок.
Она думала, что я положу к ее гладким безволосым ногам кристалличе-ски-холодную, сейфообразную, забитую ассигнациями Москву, как положил себя в сумку последней из сумчатых волчиц, прячущихся в дебрях Тасмании, и она верила в мою жертвенность, которая и в правду жила во мне, но не тут-то было: я не пожертвовал собой до конца, по-настоящему на сто процентов, я был рассеян и не настолько алчен, чтобы кинуться на буржуя с криками «А поделиться, бистро,
