на линейку готовности комбайн к Первомаю, еще по снегу. У нее были две дочки, очень красивые, учились они в другом классе, неожиданно семья перебралась в Томск. Как-то на уроке она позволила нам задать вопросы по теме и четко, по-командирски отвечала на них. Неожиданно я, осмелев, поинтересовался, откуда она всё это знает? «Учительница должна всё знать», – отчеканила Мария Лаврентьевна. – «Всё— всё?» – усомнился я. – «Да, Алеша, всё—всё». После этого я проникся уважением к учителям. Причем надолго, на всю жизнь. Говорю без иронии.
Когда же это было, дай Бог памяти? Отец отправился убирать урожай на перовские поля, что в пяти километрах от Турунтаева. Перовка – деревня, заселенная по преимуществу чувашами. Чуваши – люди работящие, но каждое мероприятие старались отметить: гуляли всей деревней, часто по несколько дней, пока не выпьют последний стакан самогона. Их «ирек» отличался низкой крепостью и необычайной сивушной вонью. Ни то, ни другое отца не волновало: он вообще не злоупотреблял спиртным, а во время работы – тем более. Первой убирали рожь, сеяли ее осенью, поэтому и созревала раньше других культур, в конце июля – начале августа. Урожай она давала хоть и небольшой, но стабильный. Однако от комбайнера она требовала немалых усилий. Вырастала высокой, чуть ли не до плеча взрослого человека. Но к началу уборочных работ обычно проходили дожди, и рожь полегала, уборка шла на самых малых скоростях. Так как поднять колосья с земли старой техникой было практически невозможно, потери исчислялись огромными цифрами, за что комбайнеров критиковали. Но рожь сеяли, сеют и будут сеять, потому что без нее не будет на столе всеми любимого черного хлеба.
В тот солнечный августовский день мы с мамой отправились на наш тайный сенокос под Кольцовкой, деревушкой в несколько дворов. Я как-то рассказывал, почему заготавливать сено приходилось тайно. Дело в том, что руководство МТС, а потом и совхоза не разрешало жителям села заготовлять сено для себя, пока не будет обеспечено «грубыми кормами общественное животноводство». А эта задача никогда не выполнялась, вот и приходилось нам хитрить. Мама нашла уголок в перелеске, поросший очень хорошей травкой вперемешку с мышиным горошком. Коровам на объеденье! Примерно до обеда мы копнили, мама радовалась: такое сено – редкость на нашем дворе! Я с особым усердием помогал ей. И не потому, что пай—мальчик: я уговорил маму отпустить меня после обеда к отцу! От покоса до Перовки было не более двух—трех километров по лесной тропе.
Перекусив и немного отдохнув, я снял рабочую одежку, мама умыла меня, переодела во все новое – фланелевые штаны и сатиновую рубашку. «Ну, с Богом!» – напутствовала она меня. Сначала я шел быстрым шагом, но за первым поворотом припустил бегом. Вот уж действительно, только пятки засверкали: все лето они не знали обуви. Минувшей весной я переболел коклюшем, недели две лежал в сельской больнице. Положили едва сошел снег, а выписали
