простыми, хотелось бы посмотреть хоть одним глазком?) подобная литература особенно востребована. Но, увы, не мной. Мне скучно – штампы отношений, побег в фентези с драконами (добавить азиатчины, смешать, взболтать, присыпать эротикой), мечты о бесконечном хотении героини принцами, о бесконечном поглощении принцесс героями. Меня это ничему не учит, скорей, меня оно тупит. А вот роман, написанный в жанре исторического реализма, как раз имеет существенный шанс и просветить меня, и научить, и заставить взглянуть на старые вещи по-новому, просто потому, что хороший исторический роман – это, в первую очередь, достоверная психологическая проза. А поскольку я пишу только те книги, которые мне интересно читать самой, ответ очевиден.
Что же до чужой истории… Если бы у меня в молодости была возможность работать в российских архивах, мой первый исторический роман был бы посвящен птенцам гнезда Петрова. Но простота поиска информации через сеть привела совсем к другому герою. Не бывает чужой истории. «Чужая» история – фикция, призванная разъединить людей по принципу свой-чужой, превосходно работающая на образ врага. Они тупые, мы умные, немытая Европа против мытой Руси, и тому подобное. Подобные соревновательные высказывания неизменно приводят на память ситуацию из рассказа Ромена Гари «Гражданин голубь»:
Всякий раз, когда гид показывал нам какую-либо достопримечательность, Ракюссен считал своим долгом заметить: «То же самое есть у нас в Соединенных Штатах» – и, как правило, добавлял: «Только лучше». Он говорил это в Кремле, в Музее Революции, а также в Мавзолее Ленина.
Вместо того, чтобы повторять «у нас есть такое же, только лучше» в мавзолее Ленина, не стоит ли искренне восхититься чужим культурным наследием, тем паче, что и не чужое оно – общемировое? Можно считать, что книга не о русской истории нам не нужна. Но обогатит ли это русского читателя? Наверное, я оптимистично думаю о согражданах.
И все равно время от времени раздается возмущенное воззвание: но не о России-то почему? Непатриотично! Оно понятно, исторический роман обладает мощнейшим пропагандистским потенциалом по созданию приличного образа прошлого своей страны. К этому призывать почтенно и должно, к этому, собственно, и призывают. И он же, исторический роман, обладает столь же мощным культурным потенциалом совершенно возмутительного свойства – вочеловечивает потенциального врага, у которого все должно быть хуже, чем у нас. И именно эта гуманистическая задача мне особенно симпатична. Враг перестает быть врагом, в нем можно разглядеть другого. С другим можно договариваться, тогда как врага принято убивать.
Между приграничной Шотландией XVI века и современной Россией можно найти достаточно культурных параллелей, позволяющих обсудить вопросы самого разного свойства без нарушений свойственных нашему времени приличий. К примеру, приграничные баллады, которые собирал и публиковал Вальтер Скотт, все эти «песни границы», по сюжету порой до боли напоминают русский блатной фольклор – полюбила
