свататься ни стали.
К той поре купила мне мамка туфельки востроно-осенькие такие! Как же я их берегла, как же чистила! Думаешь, в них сниматься шла? Не-е, туда я их несла, а только и обулася, когда пришли с подругой к Мендюку-фотографу… Любил он над деревенскими посмеяться, вот и сунул мне в руки книгу, а она, нябось, полпуда весила. Помню, стою с этой книгою и ни-икак не удержу в руках, а он смеется:
– Ну на что вам фотокарточки-то?
– Нужно, – отвечаю.
А нужно вот на что… Когда отец то помер, так ни одной фотокарточки от него не осталося, поэтому мать всё-ё так-то и скажить:
– Была бы фотокарточка моего Тишечки, так хоть взглянула б на него!
А у меня здоровье пло-охое было, всё ноги болели. Сейчас заболять, затрусются, не устоишь прямо, вот мать и хотела… А тут как раз подруга пошла к Мендюку сниматься, мамка и попросила взять меня с собой, как раз тогда-то она мне платье первое сшила из альпаги…
Да была такая материя и стояла, как рОчег24. В этом-то платье из альпаги я и снялася, и было мне тогда уже пятнадцать лет.
Во, видишь, до пятнадцати и ходила кой в чем, если мамка сгондобИть25 что из своего старого платья, то и ладно. Или смертное носила. Я же в детстве ча-асто болела, а как заболею, так и сготовють мне платье смертное. Помню, сшила раз так-то мамка розовенькое, красивое, а я и выздоровела, и повели меня в нем к обедне. Стою, слушаю, как певчие поють… А жарко было, я раскраснелася вся, и вдруг подходить ко мне дьякон:
– Ах, какая девочка хорошенькая! Глазки черненькие, щечки и платьице розовенькие! Ну, как ангелочек всё равно.
Вот тут-то я и подумала: видать, и вправду я хорошенькая, раз дьякон говорить, а то бабка моя всё-ё нет-нет да и говорила:
– Тебе, Машенька, помереть бы лучше, крепко ж ты страшная! И кому нужна будешь такая?
А дед Ляксей и вскинется:
– И что ты плятёшь, старая! Да Машенька у нас королевной будить! Смотри, какие глазки у нее красивые!
Вот и поспорють с ней так-то.
Глава 8. На всю жизнь впечатлилася
Когда работать пошла?
Да в ту пору мамка на пенькотрепальную фабрику ходила, но жить на ее заработок было трудно, и вот раз приходить с работы и говорить:
– Пора и тебе, Маня, на работу.
А шел мне тогда девятый год…26 ну да, в одиннадцатом году это было. Повела меня на бахшу, подошли мы к бахшевнику, а он как начал матом садить:
– Тудыт-твою-растудыт-твою! Не успеют выскочить, а им уже работу подавай! Что я, манную кашу ей варить буду, чтолича?
А я стою и думаю: видно и вправду я такая уж никудышная. Но ничего, поругался, поругался, но взял.
Бахша была недалеко от нас, и хозяйничал на ней
Шест, жердь.
Сделать, смастерить из кой-чего.
1911-й год.
