Тролль высшего левела. Даже я так не умею.
Он несколько секунд мнется, откашливается, а затем выдает: «Прости меня старика. Ляпнул с дуру».
– Ничего. На правду не обижаются, – по большому счету я сам виноват. Надо было тогда Громова послушать. Но, я ведь самый умный. Самый расчётливый. И конечно же самоуверенный. А не мешало бы иногда попускаться и прислушиваться к старым товарищам. Тем более, что Егор не чужой человек нашей семье.
Я всегда жил как-то неправильно. Ничем и никем не дорожил. Сам с собою воевал. Сам с собою горевал. Ни с кем особо не дружил. Всё кому-то, что-то доказывал. Отцу. Матери. Учителям. Преподавателям. Соперникам за карточным столом. Пнулся, карабкаясь вверх. Падал. Разбивался. Снова лез. Стоял на пьедестале со всепоглощающей пустотой внутри. Я всегда был один. Всегда и везде. Я никогда не любил по-настоящему. Никого не пускал себе в душу. Всех близких давным-давно прогнал и отрезал пути назад. Я превратился в лед. Меня не волнуют мелочные проблемы. У меня все и всегда по делу. В девушках меня интересует только секс. Даже с Вероникой у нас все по договоренности. Она не выносит мне мозги, у меня регулярный секс, красивая картинка перед глазами и домашняя пища. Я в свою очередь, закрываю все ее финансовые вопросы.
– Хватит болтать! – из кухни доносится тонкий, женский голос. – Обедать пора.
Этот голос вызывает во мне странное, приятное тепло. Я не помню, чтобы кто-то еще заботился обо мне так, как она. Даже моя мать никогда особо не напрягалась. У меня всегда были няньки. Злые и противные тетки, напоминающие Фрекен бок.
– Ты нас за стол приглашаешь, стрекоза? – Степаныч встает со стула и скрипя по полу деревянными ножками, отставляет его в сторону.
– Тебя да, – девушка отодвигает в сторону голубую занавеску, которая висит там, где должна быть дверь и заходит в комнату. В руках она держит тарелку с супом и ложку. – А вот, гость наш будет есть по старинке.
Уловив вкусные ароматы еды, мой желудок требовательно забастовал.
Алина садится на край кровати. Держа одной рукой тарелку, второй она разворачивает передо мной ленную салфетку.
– Ты меня опять кормить будешь? – спрашиваю и снимаю с себя салфетку.
Нет. Мне безумно нравится ее внимание. Но… из-за своей временной недееспособности я чувствую себя ущербным. Я не хочу, чтобы она жалела меня. Это унижает мое ЭГО. Мне бы ее сейчас в самый крутой ресторан сводить, или ночной клуб. А не это вот все…
– А ты можешь есть сам? – ведет бровью. Она хочет еще что-то сказать, но не успевает. Потому как Степаныч перебивает ее своим рыком: «Алина! Зараза такая! Ты мне опять в сервиз насыпала?! Я же говорил, чтобы в железную миску… Бабка, твоя покойница, можно сказать, всю жизнь его берегла, а ты за неделю угробить решила.
– И зря! –я вижу, как она со всей силы закусывает нижнюю губу.
Не в тему, конечно, но мне хочется сделать то же самое с ее губками. И именно сейчас. А еще лучше сгрести ее в охапку и забрать от сюда. Желательно куда-то подальше. Можно на Мальдивы. Или на Сейшелы. Я даже
