от жалости к холодным льдинам часто их в пещеру уносил. Там они от скуки превращались в капли мокрые, из рук текли. Может, лета испугались, или море просыпается от сна, разбивает перламутровые раковины и на берег сбрасывает гнев, на байдарах оставляет знаки, сердится на лежбище моржей?
Я пойду, когда увижу солнце в сини, чтобы морю поклониться, попрошу его проснуться поскорей.
Не успел моряк ему ответить, Чинтаячь, как тень, исчез… Проходили ночи долгие. Много сжёг Алёша жировых свечей. Раз услышал стук негромкий, это капали сосульки сверху. Заалел восток пылающим костром.
Алеуты были в красочных нашивках. Злой шаман ударил в бубен. Тугу, сын его, охотник неуклюжий, очень толстый и ленивый, щуря глаз, склонился к луку. Знал, отец не даст в обиду. Все насмешки смолкнут вмиг, только взглянет взором хищным. Тугу бил по льдинам белым, точно в тело спящей нерпы. Надломились стрелы с треском. Не хотело море просыпаться. Даже ветер стих совсем. Зря сопел стрелок несчастный, поражая свою цель. Море лишь слегка вздыхало, поднимая рокот из глубин. Сдался Тугу, бросил лук на землю. А шаман от гнева замолчал, рассердившись на сынка-разиню.
Вдруг раздался круг людской, вышел Чинтаячь – охотник смелый. Он вождю три раза поклонился в ноги и сказал:
– Позволь, о мудрый Тукку, море с лаской попросить. Разве можно так его печалить, словно враг перед тобой? Сколько нас от смерти выручало, радовало чистым серебром в нерест стаек мойвы.
Вождь качнул в согласье головой. Чинтаячь пошёл по льдинам зыбким, разговаривая сам с собой:
– Море, видишь яркие лучи, это солнце приготовило дары, чтобы волны плавились твои, да играли в нашей бухте по утрам.
И услышал он в ответ урчанье. Море закачалось, задышало. Чинтаячь воскликнул:
– Я весны дождался!
Море забурлило, поломало льдины на куски. Чинтаячь сквозь льдину провалился и рукой дрожащей зацепился за холодный скользкий край. А шаман ударил в бубен с силой:
– Море забирает в жертву Чинтаяча, чтобы племя 3жило сытно!
Пала на колени Угла и заплакала, не желая с гибелью его смириться.
У охотников дрожали ноги. Разве можно им шамана упрекнуть. Если гибнет на глазах один из лучших, значит, это хочет Бог. Только так не думал иностранец, он ползком по льдинам полз и, протягивая руку Чинтаячу, вытянул его из мёрзлых вод. Возвратившись мокрыми на берег, ждали, что ответит вождь.
И ответил вождь:
– Что ж, пришла пора купаться! Чинтаячь – пловец сивуч может стать героем праздника, если примет юколу с девичьих рук!
Засмеялось радостное племя, а шаман скрипел от злости жёлтыми зубами. Рассудил разумно вождь, вставая:
– Чужеземца я винить не стану. Он рождён в стране потусторонней, там не наши властвуют законы.
С каждым днём всё выше солнце поднималось. Первые цветы на скалах расцвели. Угла с радостью срывала, прижимала нежно их к груди.
