А вдруг людоед прыгнет на него, вцепится деснами и оставшимися зубами, да и вырвет глотку. Жуть. Страх. Не помогает даже то, что глаза мальчишки видят надежную цепь на ноге сумасшедшего человека в синих одеждах. Шаг, два еще ступит, но на куршею никак не влезет. Такая цепь на ногах у всех невольников гребцов. Но те нормальные люди. Разве что ударят, рванут за волосы, схватят за нос или уши. Они понятны и к ним привыкли все мальчишки. А что от этого ожидать?
Поэтому, к последней левой банке, к этому людоеду никто из разносчиков идти не желает. Только самый младший из разносчиков. Не желает, но идет. Ведь ко всем побоям и унижениям может добавиться еще и дружная неприязнь мальчишек, назначивших его на эту страшную работу. Старшие мальчишки злые. Отвергнут от компании, и тогда хоть за борт бросайся.
Мальчонка стал на колени и протянул вниз лохань с водой. Чтобы не видеть страшного людоеда он закрыл глаза и даже отвернул голову. И правильно поступил. Если бы он увидел, что воду приняли руки, на которых были синие рукава, он бы без сознания упал бы с куршеи прямо под ноги страшилища. И почему комит велел закрепить его цепь подальше от борта? Наверное, чтобы легче было плетьми достать его огромную голову и плечи с куршеи.
Разнощик едва успел отползти, когда к последней банке подлетел подкомит и стал хлестать плетью пьющего большими глотками сумасшедшего:
– Велено тебя не кормить… И не поить… Не поить… – задыхаясь от усилий, заорал помощник Крысобоя.
Очень скоро удары ослабели и вовсе прекратились. Страшилище в синих одеждах продолжал пить воду, как будто ничего не случилось и ничего ему не мешает. Как будто не выдержанные в соленой воде концы плети обрушились на его голову, шею и плечи, а ласковые шелковые кисточки, которыми пажи отгоняют надоедливых мух от благородных господ. И это не кровь стекает с рассеченного лба в наклоненную ко рту лохань, а струйка красного вина, в озорстве пира вылитая на голову.
Подкомит отступил и в сердцах сплюнул на доски куршеи. И тут же получил удар в лицо.
– Его светлость герцог запретил плевать на палубу. Еще раз и испробуешь собственную плеть на своей шкуре. Как полноправный капитан и за борт могу тебя выбросить.
Капитан Ипато тут же забыл об отползшем подкомите, и с отвращением посмотрел вниз.
– Что здесь произошло? – спросил подбежавший Крысобой.
– Распорядись, чтобы гребцов на этой банке еще раз напоили. А сам не смотри туда. И сказал святой апостол Петр пастве своей: «Но с ними случается по верной пословице: пёс возвращается на свою блевотину, вымытая свинья идёт валяться в грязи». Мы его вылечили, откормили, а он гадит нам прямо на палубу. Наверное, он все же сумасшедший.
– А кто же еще? – удивился комит.
И все же, морщась от гадливости, Крысобой дождался посмотреть, как это животное в синих одеяниях копалось пальцами в собственной куче дерьма.
Видели это гадкое дело и Ральф и Весельчак и те из гребцов соседних банок, кто пожелал это увидеть.
