одну. Они ведь большие?
– Ну… такие вот. Почти с палец.
– Да, – сказал я. – Одной хватит. Она же в бумажке?
– С бумажкой срать ходят, а конфеты в фантиках, – отвечала мне продавщица.
– Я так и думал, – с достоинством сказал я, принимая конфету.
– Думал – так нечего спрашивать! – сказала продавщица.
Это уже другое дело! Теперь мне никакой Олег Олегович не помеха, теперь у меня – конфета! Дом мне уже казался родным, бесконечно знакомым, домом сестры; конфету же я спрятал. Времена теперь такие – не стоит на улицах особенно-то конфетами трясти.
Олега Олеговича я не видел нигде – не иначе, спрятался. Вряд ли ушёл домой. Да и ещё: есть ли у него дом? Про дом я его не спросил. Что мне его дом? Зато я мог теперь идти к сестре беспрепятственно. Потому что у меня есть конфета. Конфеты есть не у каждого. А если конфеты нет, так иной раз и к сестре не пойдёшь!
Но я всё же вернулся на минуту в магазин и сказал прямо с порога:
– А у меня одной почки нет и ещё – нарост на затылке неизвестного происхождения. Вот.
– Иди-иди, милый, – отвечала продавщица без всякого сочувствия. – Теперь много убогих развелось.
Сволочь такая!
Я и ушёл. О чём говорить с ней?
Про сестру я ей не сказал. Хотелось сказать, но всё ж удержался. Про сестру не надо говорить всем.
Зря я про неё Олегу Олеговичу разболтал. И ещё буфетчику. И прочим пьяницам. Пьяницы сестёр не понимают. У них только о попойках все соображения. У них в головах одни свинства и всякие казусы.
На первом этаже, у основания лестницы был закуток – там я и помочился. Там все мочатся. Потом стал взбираться на четвёртый. Взбирался я долго. Наверное, полчаса. Или – неделю. Останавливался, думал о сестре. Или не думал – просто глядел в стену. Теперь жизнь моя переменится, знал я. Сестре можно рассказать обо всём, сестра поймёт меня всякого, сестра простит меня, сестра меня примет. Жалкие люди – не имеющие сестёр. А вот у меня сестра есть. Ничего нет, кроме сестры. Но лучше иметь сестру и ничего больше, чем – все сокровища мира, но без сестры. Сестра – чудо, воплощенное чудо, она способна украсить всякое существование, моё – уж во всяком случае. Уверен, вы мне втайне завидуете! У вас-то, может, и нет никаких сестёр! Дураки! Как вы вообще без них существуете!..
На четвёртом этаже я позвонил. Я смотрел на дверь с волнением. За этой дверью живёт сестра. Моя – чья ж ещё?! Вашей-то сестры точно нет за этой дверью! А я своей ни с кем не стану делиться.
Не открывали. Я позвонил ещё раз.
За дверью точно стоял кто-то. Я же не глухой.
Я покряхтел немного, тихо, смущённо, жалостливо, проникновенно. Может, меня опасаются, может, за лихого человека принимают – оттого-то не спешат открывать. Надо было показать, что я никакой не лихой человек. Напротив: самый безобидный. Хотя и разношёрстный немного.
– Кого там ещё принесло? – сказали
