ну то есть за нашу группу – и понимаем, что группа есть, а названия нет. Пьем. Озадаченно.
14:03. Кактус предлагает хуй. В качестве названия. Во-первых, это красиво, говорит он, а во-вторых, три буквы и вас трое. Думаем. Пьем.
14:40. Майя говорит, что сделает нам майки с буквами, мы встанем в ряд, и будет клево. «Будет охуенно», – язвит кактус. Пьем.
15:20. Тянем жребий – кому какая буква достанется. У меня – «у», Майе достается «й». Илье, соответственно, «х». Пьем.
Дальше я немного умер, а когда проснулся, было 19:07. Илья и Майя через алеф светились. Вовсю. И я снова закрыл глаза.
Проснулся я от запаха марихуаны. Сосед. Значит, уже 6:30. И надо идти на твою почту. Х и Й спали. У выковырял себя из-под одеяла и пошел на работу.
Это был один из лучших шабатов в моей жизни. Сегодня – вечер пятницы. Шабат. Последний в моей жизни. От шабата до шабата много чего случилось.
Как говорил любимый актер Майи через алеф: все эти мгновения исчезнут во времени, как слезы под дождём. Пора умирать.
Все мы когда-то умрем. И фен, и ребе Бунем. Так говорил врач скорой помощи Костя Парфенов. Мое «когда-то» случится через два часа и сорок девять минут. Ощущение какой-то недосказанности. Так говорил Илья.
Боль. Ее слишком много
За все хорошее в жизни приходится хотеть спать. И я хотел. Очень. Я сидел в оторванных страницах календаря. В куче букв и ненаписанных письмах. Письма были везде. Сначала они доходили до щиколоток, потом до пояса, затем они укрыли меня целиком. Как снег. Мольбы, требования, проклятия, исповеди, просьбы – с каждой секундой их становилось все больше и больше. Белая бумага. Черные буквы. Беды. Надежды. Страх. Молитвы. Буквы сливались в строчки, строчки корчились от боли, боль питала страх, страх рождал молитвы, молитвы вселяли надежду и рождали новые беды, новые буквы, новую боль. Прах ты и в прах возвратишься. Уроборос. Кольцевая линия, не занимайте левую сторону эскалатора. Осторожно, двери закрываются. Станцию «Телецентр» уже построили, но это ничего не меняет. Теплый снег продолжает падать. Это не снег, это – письма, но это тоже ничего не меняет. Следующая остановка «Страх». Страх ты и в страх возвратишься. Уроборос. Змея, кусающая свой хвост. Теплый снег продолжает падать. Подул сильный ветер; буквы, некудоты, литеры, знаки препинания, знаки отличия и знаки отчаяния тучей черных снежинок срываются с бумаги, черная боль роем саранчи поднимается в небо Иерусалима, накрывая город, весь мир; облепляет слонов, ослепляет черепаху. Земля на слоновьих плечах дрожит, сотрясаются небеса, меркнут солнце и луна, черепаха закрывает глаза, гаснет свет звезд. И не одежды, а сердца свои разрывайте – кажется, это ты нам говоришь; и мы разрываем, и сердца и одежды, а оттуда сыплются новые буквы, новые беды, черные буквы, черные беды, черный снег. Уроборос.
А потом чей-то голос внутри меня произнес: я устал от боли, которую слышу и чувствую. Я устал от ненависти людей друг к другу. Она похожа на осколки стекла в мозгу. Я устал от того, что столько раз хотел помочь и не
