на нас.
– Что это за женщина, которой мы везём еду?
– Не знаю. Она голодает. Старая, из дома выходить не может, а помочь некому. Сын вроде есть, но Ленка говорит, что он чмошный. Не помогает ей. Ну, в деревне никакой власти нет, она никому не нужна.
Ещё одна старая женщина, которая просто умрёт от голода, если мы ей не поможем. И мы едем к ней. Боевой группой. Под обстрелом. На ничью землю. Проезжаем последний блокпост. Шах командует снять оружие с предохранителя и дослать патрон в патронник. Салон «Фокера» оглашается клацанием затворов. Лена, наш секретарь, едет с нами. Она знает эту женщину и может точно показать, как к ней проехать. Она сидит посередине салона, между мной и Кузей, бородатым стрелком, начавшим воевать ещё в Приштине. Фактически мы прикрываем её собой с двух сторон.
Машина подпрыгивает на ухабе. Или это воронка.
– Ты не убей нас раньше укропов, Гагик-джан!
Я нервно пошутил, все нервно хохотнули.
– Так мне ехать быстро или по правилам?
За рулём Гоги. По паспорту Гагик Мкртичевич. Армянин из Подмосковья, приехавший воевать за Русский Мир. «Армянин – сын Империи. Без Империи армянина нет». Кажется, это сказал Грант Матевосян. Классик армянской литературы XX века.
Въезжаем в Ясиновку.
Ясиновка – это не Спартак. Её не бомбили. Население в основном на месте. Но ощущение потусторонности здесь не менее отчётливо, чем на Спартаке. Потому что в Ясиновке нет никакого государства. Ни нашего. Ни бандеровского. И это ощущение отчего-то до такой степени давит, что находиться здесь страшно даже нам, пятерым вооружённым мужчинам.
Внезапно машина останавливается. Гоги многоэтажно высказывается на русско-армянском суржике. Я, как коренной ростовчанин, понимаю все части его фразы. Остальные переглядываются, но общий смысл доходит до каждого: машина сломалась.
Выходим наружу. Рассредоточиваемся. Хуже места для поломки представить себе невозможно. Всех, кто рассказывает про то, что ополчение отжимает у людей машины, я бы с огромным удовольствием заставил изучить наш автопарк: свалку металлолома на колёсах. Командир – и тот ездит на китайском дришпаке, причём не на своём. Это машина его водителя Влада (позывной «Чел») – парня без ноги, который пришёл воевать на протезе. Таких историй здесь много – против бандеровцев здесь воюет весь народ.
Гоги заводит машину. Мы едем. Проезжаем метров 50, и она снова останавливается. Она вставала раз пятнадцать, пока мы не вернулись на базу. Я отчётливо пожалел, что у меня нет гранаты. Среди нас это одно из самых желанных приобретений, нужное с одной целью: чтобы применить её, если будет угроза попасть в плен. Не против врага. Есть случаи, когда смерть – не самый худший вариант. И уж точно она лучше, чем попадание в руки бандеровским садистам из концлагеря в бывшем аэропорту одного из городов на оккупированной территории, где ямы и пыточные бараки оборудованы прямо на взлётной полосе.
Я до сих пор не знаю, как мы тогда
