обычно давали бутылёк нектара. Вообще, одного хватало на всё про всё. Но, раз уж Круг демонтируют, а все запасы подрезали мятежники, то перебиваюсь или душами, или псевдо, когда нахожу. Этого мало, но хоть что-то.
– Ты ведь знаешь, из чего эту бурду варят? – сокрушался Альдред.
– Разумеется, – кивнула Дора и взглянула со значением на бывшего куратора. – Напоминать уж точно не нужно.
Флэй вздохнул, мирясь, и пробормотал:
– Хорошо, я понял тебя.
– Душ апельсинов нынче не напасёшься, – вздыхая, пожаловалась она.
Ловчая откупорила бутылёк. Задержала дыхание и залпом вылакала мерзкую жижу. Стиснула зубы, морщась от жгучего привкуса на языке. Выдохнула, претерпевая бурную алхимическую реакцию в животе. Кровь забежала по её жилам быстрее. Руны, вытатуированные на коже, вновь загорелись, являя взгляду Флэя пестроту Ветвей.
Дора закрыла бутылёк и поставила под фонтан. Когда кругом валялся мусор, и весь район утопал в миазмах от беженцев, пустая тара не сильно усугубляла общий упадок. Шифтера передёрнуло. Она затрясла головой влево-вправо, смежив свои веки.
Стало полегче. Задышала ровнее, распыляя токсичный смрад псевдо.
– Всё тело будто протыкает тысячью иголок. И сердце бешено колотится. Но я уже просто не могу не пить эти зелья. Похоже, это зависимость, – жаловалась Дора.
– Они на тебя действуют иначе, чем на чародеев, – заметил Альдред. – Их накрывает не сразу. Да и не так сильно. Что они пьют, что не пьют, без них могут обойтись. Если, конечно, обильный эфир им не нужен здесь и сейчас.
– Так я и не маг, – усмехнулась Дора угрюмо. – Моё тело жадно впитывает весь эфир чуть ли не сразу. Но и тратит по-конски.
Альдред был поражен. И всё же, он подозревал: за это Казадеи платила свою цену.
– Всё, через что мне пришлось пройти в Священной Инквизиции, противоестественно. Так не должно быть. Шифтерам дано столько эфира для отражения чар. И только. Они в первую очередь «антимаги», если позволишь. Но Модрич решил зайти дальше. Из меня он хотел сделать персекутора, который убивал бы чародеев их же оружием. Как видишь, у него получилось…
– Полагаю, у всего есть последствия? – беспокоился капрал.
– Именно. Учёные Церкви молчат в тряпочку, но я же чувствую: каждый приём нектара или псевдо меня попросту убивает. Заклинания даются тяжким трудом и доставляют боль. То и дело у меня ломит в груди. Очень сильно. Будто бы сердце ломит. Я бы поняла, если была бы глубокой старухой. Но мне всего лишь двадцать. Рановато для приступов, тебе так не кажется? – рассуждала Дора.
– Мне не кажется. Я в этом уверен, – подчёркивал охотник. – А что с твоими татуировками? Сколько их вообще у тебя?
– Двадцать три, – стушевавшись, заявила шифтер. – Самых разных Ветвей. Каждый раз, когда их наносили, я будто попадала под нож в пыточной канцеляров. Нечеловеческая боль. Ты слышал, должно быть, мне собираются набить ещё одну руну. Онейромантия. На каждую Школу
