Это лишний раз напоминает, что расслабляться рядом с ним не стоит.
– Так, так, так, – тянет он, – кажется тут кто-то до сих пор невинный воробушек. Что не нашла никого, кому целку подарить? Я, кстати, люблю подарки. Это на случай, если думаешь насчёт благодарности.
Застываю. Вот зачем он так: портит всё впечатление своей грубостью!
С губ Грома срывается хриплый смешок.
– А ты не расслабляйся. И со мной рядом тоже. Никому нельзя доверять, принцесса Илона. Даже очень хорошие люди предают. Даже добрые подруги продают. Как ты в этом убедилась.
– С каких пор ты поэт? – грублю, чтобы скрыть неуверенность. – В рифму изъясняешься?
– Бэлин… ну ты даже говоришь, как училка. Тебе мозги в твоём педе не проели?
Он внезапно наклоняется ко мне, заслоняя весь окружающий мир. Мой взгляд устремлён на его шею, где бьётся вена. Я ощущаю этот бешенный пульс всем телом. Что-то во мне, что-то животное, что-то запретное отзывается на притяжение Громова.
– Помни. Даже спасители требуют оплаты. – Его губы плотно прижимаются к моему уху, чтобы прошептать: – И я когда-нибудь её с тебя потребую, воробушек.
Он отпускает меня из-под власти собственной энергетики. А я дрожу.
Громов же спокоен, ленив и расслаблен.
– Если подруга твоя объявится, гони в шею и ссылайся на меня, – даёт последние ЦУ.
– Да уж… подруга, – вздыхаю, думая, как я могла так ошибаться в Ляле.
Хотя она мне с самого начала странноватой показалась. Как-то мы возвращались на метро, так она меня за грудь прихватила на эскалаторе с какой-то похабной шуточкой. Ни одна из моих подружек себе такого не позволяла, а мне бы просто в голову не пришло так с кем-то сделать. Но я всё списала на её лёгкий характер и пошловатый взгляд на жизнь. А стоило бы напрячься.
Звание доверчивая овца года уходит мне без вариантов.
– Сам-то ты там как оказался? – решаюсь задать вопрос, который мучает меня уже какое-то время.
– Позвали.
– И часто тебя… в подобные места зовут?
– Случается.
– Так ты, Громов, теперь с бандюками тусишь?
– У меня в знакомых, скажем так, разные люди имеются.
– Понятно.
Хочу отвернуться, но Юрка опять хватает меня за подбородок двумя пальцами. Я замираю, не понимая, что он собирается делать.
Атмосфера в салоне внезапно накаляется. Собственное дыхание становится слишком громким. Единственное, что вижу – губы Громова, которые что-то мне говорят.
Боже… сколько времени я сходила по нему с ума! Как хотела, чтобы он меня заметил. Не как соседскую девчонку, а как женщину. И вот.
Подушечка его пальца мягко касается уголка моих губ, и я, наконец, слышу короткое:
– Прикусила.
Язык выныривает изо рта, слизывая солёную капельку крови. Видимо, я действительно от напряжения так сильно впилась зубами в губу, что та лопнула.
Громов убирает
