были редкостью. Правая сторона Новой была забрана дощатым забором, за которым был пустырь – возвышенность, покрытая кустами и высокой травой. Это было излюбленное место наших игр в «красных и белых», называли мы пустырь Горкой. Горка выводила на Лютеранскую. С мальчишками с Лютеранской и развертывались наши сражения. Обе стороны считали себя «красными», и только за победителями оставалось право сохранить цвет. Но ненадолго, до очередного сражения. Так наши дружины перманентно меняли окраску.
Семья тети Мани жила в двух комнатах большой квартиры, принадлежавшей до революции богатой польской семье. В 20-м году хозяева бежали вместе с отступавшими войсками Пилсудского. В квартире оставалась их домоправительница следить за сохранностью остававшегося богатства. Звали ее Стефания Казимировна. Это была пожилая полька, сохранившая остатки былой привлекательности и надменную осанку. Она занимала одну комнату в дальнем углу квартиры. Комната напоминала музей: здесь были собраны дорогая мебель, бронза, хрусталь, ковры и серебро бежавших поляков. Ко мне Стефания Казимировна проявляла неподдельную доброту, что резко отличалось от ее отношения к другим обитателям квартиры, особенно к семье жившего здесь чекиста – сказывалось классовое чутье. Когда я поступил в школу, она настояла на том, чтобы уроки я делал в ее комнате. Здесь перепадали мне деликатесы польской кухни, а когда мы собрались уезжать из Киева, мне была подарена хрустальная чернильница с серебряной крышкой, которой я пользовался во время приготовления уроков.
Большую часть квартиры занимала семья чекиста Шора. Сам Шор сохранился в моей памяти добродушным и веселым человеком. В самой большой комнате с фонарем и балконом на улицу жил его не вполне нормальный сын Фима. Он был помешан на чистоте. Запомнился он с неизменной половой щеткой в руках. Человек, не знавший его «пунктика» и случайно вошедший в комнату в грязной обуви, сильно рисковал: в него могло полететь что угодно – телефонный аппарат, тяжелая пепельница, графин или та же щетка. Досталось несколько раз и мне. В остальном это был тихий, незлобивый юноша. Большая и лучшая комната досталась ему не случайно. Здесь покончил самоубийством брат хозяина, тоже чекист. Тяжелое воспоминание отвратило от этой комнаты других членов семьи. Одно из окон, рядом с балконной дверью, было забрано кирпичом; именно против этого окна стрелялся самоубийца. Трагедия произошла до моего приезда. Хотя это был секрет полишинеля, говорить о происшедшем не было принято. Узнал я обо всем случайно от дочери Шора Зины, моей ровесницы и первой киевской подружки. Кроме их семейной тайны у нас с Зиной был и собственный секрет. Однажды мы обнаружили письмо на верхней полке в кухне. Адресат нам не был известен, человек с такой фамилией в нашей квартире не проживал. Любопытство пересилило порядочность: мы вскрыли конверт.
В конверте кроме письма оказался червонец – десять рублей, – огромная по тем временам сумма. Тайком
