чернилами так, что пришлось отдирать инкрустацию. На нем теперь громоздится ксерокс с принтером.
Наберется у меня, пожалуй, только один чемодан. В нем поместится все самое дорогое – пара редких книг, фотографии, кое-какие рукописи и документы. И в качестве добавки – два чемодана бабушкиных писем.
Война домов
Своим двором я считал полоску асфальта перед 14-м подъездом, площадку перед школой, затем – круг, находящийся между двумя каре дома, смотрящими на Ломоносовский проспект, и заднюю часть двора, перед школьным стадионом. Условно нашей была часть дома, которая глядела в сторону современного цирка. Нейтральные полосы отделяли нас от 68-го дома с одной стороны и с другой – от 18-го. До середины 60-х годов мы четко знали, что принадлежим 14-му дому, и что наши враги – 68-й и 18-й.
Наш дом был самым большим, но и самым слабым. В 18-й дом заселялись расконвоированные зэки, которые строили здание Университета на Ленинских горах. Главным образом это были бригадиры, которые обрастали потом большими семьями. В двух комнатах могло жить по двадцать человек. Дети бывших зэков через некоторое время держали в страхе весь район.
Если наш дом заселялся не только интеллигенцией, то и в 68-м и 18-м жили не только рабочие. В 68-м – инженеры и партработники. Там же жил генерал-полковник Родимцев. В 18-м доме то ли подъезд, то ли несколько этажей были отданы писателям. Здесь поселился бабушкин знакомый по Ярославскому пединституту Григорий Абрамович Ременик, литературный критик, специалист по Шолом-Алейхему. Когда мне было лет десять, я часто бывал с бабушкой у него в гостях. Ременик отсидел в сталинских лагерях 16 лет, и, видимо, атмосфера 18-го дома его не слишком поражала. Напротив нас через Ломоносовский проспект – в Красных домах – был писательский подъезд, в 15-м доме, рядом с кинотеатром «Прогресс», тоже жили писатели. Не знаю, был ли злой умысел в подобном расселении, но когда писательские дети приходили домой с расквашенными носами, у их родителей должно было появиться подобное подозрение.
Таким образом, наш дом оказался меж двух огней. Нельзя сказать, что мы были совсем слабаки, и у нас были крепкие ребята, но способность к организации была очень плохой. К тому же из-за архитектуры дома у нас было фактически четыре двора, а не один, как в 68-м и 18-м. И в каждом из четырех дворов были свои лидеры и свои противоречия с соседями. В 68-м и 18-м двор был посередине дома, а наши дворы были ничем не прикрыты, оголены и беззащитны. В них не за что было зацепиться и негде спрятаться, мы были видны как на ладони, и по нашим дворам-проходам шастали армии наших соседей.
Во дворе иной раз было трудно разобраться, кто свой, а кто чужой, но если начиналась война, ты должен был стать в строй. Нередко два дома объединялись и шли бить третий. В большой войне 14-й дом объединялся с 68-м и нападал на 18-й. В другой раз 18-й мог сохранять нейтралитет, а 68-й приходил бить нас. В войне участвовали все желающие. Малолетки шли сражаться так же, как взрослые, без отбора по возрасту и силе. Битвы
