Вон и теперь мамка за тебя просит, а ты на лавке расселась, глазами хлопаешь.
Прасковья отпила воды, опустила голову, почувствовав, что её мутит от вида мерзкой ведьмы. Ей захотелось уйти отсюда как можно скорее, она встала с лавки и сделала несколько шагов по направлению к низкой двери.
– Сиди уж. Я гостинцы назад всё равно не отдам! – зло гаркнула Марфа, и Прасковья попятилась обратно к столу, укоризненно глядя на мать.
Откусив большой кусок рыбного сочня, ведьма прикрыла глаза от удовольствия и промычала что-то неразборчивое, повернув лицо к Зое.
– Чего говорите, не разберу? – прошептала Зоя, которая и сама уже была вне себя от страха.
– Вкусно, говорю, наготовила! – захохотала ведьма и засунула сразу полсочня себе в рот.
Прожевав, она вытерла губы рукавом своей замызганной рубахи. А потом взяла чашку, из которой пила Прасковья и залпом допила оставшуюся воду.
– Сплошная горечь после тебя, а не вода! Да и вид у тебя, девка, неважный. Ну, рассказывай! Больная ты, что ли? – спросила Марфа, грузно усаживаясь за стол напротив Прасковьи.
– Так кликуша она! Бес в неё вселился в Купальскую ночь, – тревожно зашептала Зоя, склонившись над столом, чтобы быть поближе к ведьме, – она, беспутная, в лес ходила. Там-то, видать, и случилось это. Кликает она теперь.
– Ты сама-то, девка, говорить умеешь? – усмехнулась Марфа, даже не взглянув на Зою.
– Умею, – угрюмо проговорила Прасковья.
– Тогда говори! Рассказывай сама, что с тобой случилось в лесу! А ты, мамаша, помолчи уже.
Марфа снова зло зыркнула сначала на Зою, потом на Прасковью, та вздрогнула и схватилась руками за лавку, словно боялась упасть.
– Я плохо помню, словно во сне было, – начала она, – помню, как с Машкой пошли в лес, как дошли до оврага с папоротниками. Помню, как Машка поскользнулась и упала в овраг. И всё, больше ничего не помню. Даже как из леса вышла – и то не помню.
– Косы распускали? Кресты с себя снимали? – насупившись, спросила Марфа.
– Конечно! Купальская ночь же! Как за цветком папоротника с крестом-то идти?
– Шёпот да шаги кругом в лесу тоже, наверное, слышала?
Прасковья кивнула, и взгляд ведьмы стал тёмным и строгим.
– Ой, дуры-дуры! Ночью в лес – простоволосые и без крестов! Пустоголовые дуры! Ты-то, мамаша, куда смотрела? Хоть бы предупредила её!
– Да кабы она меня слушала! – с досадой воскликнула Зоя. – Без спросу ускакала к речке, и ищи-свищи её!
Ведьма нахмурилась, лицо её стало напряжённым.
– И как часто кликает? – спросила она, повернувшись к Зое.
– Два раза уж принималась, – тяжело вздохнула женщина, – как сама не своя вдруг делается. Лицо чернеет, изо рта пена идет, тело в дугу сгибается. Страх да и только!
Марфа поднялась с лавки, подошла к Прасковье и обхватила своими пухлыми ладонями её лицо.
– Ну-ка глянь-ка
