делала все большие успехи в стремлении к совершенству-белому цвету. Но тебе всегда не хватало синего.
– Безразличия…
Он кивнул.
– Я конечно не мог и мысли допустить о том, что моя дочь станет Мастером- это не женское ремесло. Однако твой дар мог передаться твоим детям, и я ждал внука, которому, как я думал, суждено было стать великим мастером, ведь твой дар должен был передаться ему, – его голос погрустнел. – Но ты сама решила все. И теперь у тебя в глазах чернота, и надо что-то с этим делать.
– Как только я сложу полотно, она исчезнет?
– Как только ты сложишь его правильно, – поправил он ее.
– Побелевшие полотна! – догадалась она.
– Да, – ответил он. – Если ты все правильно сделаешь, то полотно побелеет, судьба будет готова и уже не изменится.
– Я сегодня видела несколько побелевших полотен, а остальные? Те, которые не побелели?
– Остальные могут меняться самопроизвольно, – проворчал Мастер, вспомнив, сколько же раз за последнее время ему приходилось восстанавливать судьбы на том уровне, которым он занимался…
16
Что бы ни происходило в огромном мире, какими бы ни были разными люди, каждый из них, просыпаясь утром, непременно устремляет взгляд в окно. Прежде чем на него свалятся заботы, воспоминания дня прошлого, человек должен увидеть наступивший день, чтобы осознать себя его частью. Солнечный ли он, или пасмурный, ветреный, или же тихий, его всенепременно нужно прочувствовать, прежде чем начать проживать.
Генрих проснулся от шума дождя и завывания ветра в каминной трубе и взглянул на наступивший день. За окном шел дождь, его капли стучали по карнизам, по крыше, ветер давил на оконные стекла, веселился в каминной трубе, завывал и ухал, подобно птице.
Это утро он не раз уже видел в своей жизни. Много раз! И если в детстве такая утренняя погода пробуждала желание подольше не вылезать из-под теплого одеяла, временами погружаясь в сладкую дремоту, то с годами Генриху все чаще хотелось, увидев дождь за окном, быстрее встать с кровати и выйти на улицу, чтобы почувствовать теплые капли на лице, вдохнуть свежесть листвы, окропленной дождем… Все повторялось. Такое утро было в каждом году.
– Ни единого шанса, черт побери, ни единого шанса, что когда-то все будет по-другому, – подумал молодой человек, усмехнувшись.
День был серым. Будто кто-то смешал добро и зло, светлое и темное в небесных красках. Генрих был влюблен в серые дни, они казались ему естественными и правдивыми. В такие дни наверняка правды говорилось больше, чем лжи, ведь дождь многое смывает, а значит, серые дни должны любить правдолюбы. Но по своей сути серый день должен устраивать каждого. Кто-то, поняв, что, несмотря на дождь и серость, у него все хорошо, осознает силу своего духа, и это хоть на миг делает его счастливее. Другой же в сером дне обязательно найдет собеседника, с которым сможет погрустить вместе.
Так вот, значит,
