И как бы в размышлении, уже не для Кирьяна, а для себя продолжал говорить: – В природе человек ведь забывает себя: он живёт с другими, он живёт в других. В природе пустоты не бывает…
– А вон и Васька твой на помине! Ишь, как вовремя. Гулеван! – неожиданно произнёс Кирьян. И тут же, обращаясь к Тимофею, добавил: – Ладно, пойду я до дому, помощник таперича у тебя есть, а у меня дел‐то невпроворот, сам знаешь… Не ровен час, баба прибежить, скандалу опять не оберёсси. Ну, будь здоров! Смотри там, сильно‐то не шуткуй…
Проводив Кирьяна, Тимофей ещё несколько минут сидел на бревне с какой‐то тупой, непонятной ему доселе болью в сердце, думая в надежде, что это пройдёт и скоро забудется, как бывало не раз.
Был уже полдень. Сложив все пожитки в лодку, стоящую на телеге, Тимофей с Васькой отъехали от дома. Дорога была не близкая, да и Ваське нужно было вернуться домой ещё засветло, чтобы выпрячь и отпустить лошадь в загон.
Проехав всю деревню, они спустились в ложбину и выехали к широкому пруду. Длинная насыпная дамба, перегораживающая ложбину, тянулась с одного берега на другой широкой разъезженной колеёй. Из бетонной трубы, торчащей из середины дамбы, падали мощные, оглушающие потоки воды, напоминающие небольшой водопад. Над образовавшейся от воды котловиной клубился белый, искрящийся пар; играя в лучах солнечного света, он переливался и светил всеми цветами радуги. Осторожно переехав на другой берег, Тимофей остановил Белогубку и не спеша, цепляясь обеими руками за лодку, слез с телеги.
– Дорогу за весну совсем изгадили, а гора крутая, тяжеловато будет, ишь как размыло‐то всё. Маленько пройдусь, всё полегче лошади будет. Но, милая, но! – дёргая на себя вожжи, произнёс Тимофей.
Выслушав отца и посидев ещё несколько минут, Васька на ходу спрыгнул с телеги и молча тоже пошёл пешком, подталкивая одной рукой груз. Подымаясь молча в гору, Тимофей обернулся и с грустью посмотрел на деревню, ни дома, ни крыши уже не было видно. Лишь в своём воображении Тимофей на секунду представил свой дом, огород…
«Посадки посадками, да поливать надо! – проговорил Тимофей про себя. – А то, как же, вся надежда на Ваську. Хотя чего там грешить, в прошлом году он не подвёл. Молодец!»
Поднявшись в гору, Белогубка остановилась, оправилась по нужде и медленно, без понукания, пошла дальше. Впереди была равнина с частыми перелесками и чёрной пахотой, тянувшейся вдоль всей дороги. Приятное поскрипывание колёс сменялось весёлым, звонким пением жаворонка, кружившего над ними высоко в облаках. Лёгкий ветерок обдувал лицо Тимофея и разгонял наплывшую грусть и усталость.
– Давай-ка, Васька, прокатимси немного, дорога‐то длинная, ещё умаемся. – Остановив лошадь, Тимофей осторожно залез на телегу.
– А ну, Васька! Прыгай сюда, в ногах правды нет, нам ещё половину пути ехать.
Заскочив прямо в лодку, Васька, скрючившись, сел между вещей и, положив голову на что‐то мягкое, закрыл глаза.
– Ну, милая, пошла! – крикнул Тимофей, дёрнув на себя вожжи. Махнув хвостом,
