сворачивался в желудке, терзая ноющей болью. Переваливаясь с ноги на ногу, Вальтер, словно медведь, грузно идущий на задних лапах, подошёл к накрытому столу и уселся в его изголовье.
Часом ранее Сесилия умяла половник тёплого супа с ломтем свежего хлеба. Сытая и умасленная, она не захотела составить супругу компанию, а бережно привлекла дочь к себе, помогая улечься. Русая девичья головка устроилась на материнской груди, Джейн вслушалась в спокойное биение сердца и размеренное дыхание, которое убаюкивало лучше колыбельной. Но девочка упрямо держала глаза открытыми и вопрошающе поглядывала на свою мать, умоляя досказать легенду.
– И так… – Сесилия поправила белый воротничок детской сорочки, отделанный кремовым рюшем, и мечтательно обратила взгляд к потолку. – Чтобы дать своим народам напутствия, Авелин и Хар’ог, приняв обличья смертных, спустились с высот божественной обители на землю и закляли детей света и волн быть едиными, неразлучными, – она поцеловала Джейн в тёмную макушку и улеглась рядом, согревая не только любовью и объятиями, но и теплом своего тела. – И просили Боги ни при каких обстоятельствах не проливать родную кровь, ибо убийство брата или сестры не по крови, но по происхождению, Авелин провозглашал страшным грехом, а Хар’ог вторил его наущениям. В два голоса достучались они до умов созданий своих и с покоем вернулись в объятья Вселенной.
Глава 3
Властвуя в вездесущем небытии, в той ипостаси мира, что не доступна для взоров простых смертных, Вселенские Сыны не задумывались, каково это: прикоснуться друг к другу, обняться не звёздной россыпью и шлейфом серебряной пыли, а руками. Обличённые во плоть, Авелин и Хар’ог были невинны и девственно чисты. Они созидали красоты созданного, как делали это их творения, изо дня в день облагораживающие мир. Но великолепие леса, ручьёв, вечернего лилового неба поблёкло и истончилось, потеряв свою значимость, когда Боги узрели обличия, в которых им надлежало предстать перед своими народами. Авелин воззрился на своего брата и протянул дрожащую руку к его лицу. Бледные пальцы, в лучах алеющего светила переливающиеся жемчужной розовостью, коснулись гладкой щеки. Их подушечки надавили на кожу небесно-голубого оттенка, огладили сверкающую лунным маревом скулу. Хар’ог улыбнулся, и Авелин негромко ахнул, отпрянув. Всё было так странно и чуждо, но ласковый полумесяц, приоткрывший синеватые губы, успокоил.
Светлое Божество дивилось и откровенно, нескрываемо любовалось красотой своего брата: стройный стан, крепкие плечи, заострённые уши и милый, приятный сердцу лик. Отрадно было видеть ответное благоговение в глазах напротив, ибо значило это, что Авелин выглядел не менее прекрасно.
Широкоскулое лицо Хар’ога обрамляли густые локоны, стекающие на грудь водной лазурью. Каждая прядь, посеребрённая чистой сединой, текла и струилась, подобно звенящему ручейку. Копна его длинных волос была водопадом, на спине и лопатках закручивалась она пенистыми вихрами волн, книзу становясь
