на вторую. Она сидела меж двух огней, меж двух разбушевавшихся стихий и не знала, как себя повести, чтобы предотвратить ссору. Но её участие в разговоре не было нужно. Межкровницы внимали друг другу и принимали решение, не предполагавшее её участия. Её голос в разразившемся диалоге не имел никакого веса.
– Пусть верит, – Смоль потёрла подбородок, задумчиво выдвинув нижнюю челюсть вперёд, и потупила взгляд.
Небрежно махнув на свою подругу и смущённую девочку рукой, Пурга смолчала и грузно упала на стул, спинка которого жалобно скрипнула, приняв на себя поджарое тело охотницы.
Джейн, ослеплённая малолетней наивностью, противилась принятию истины, попирала её, избегая разговоров о преступлениях эльфов Авелин против личности, против самой жизни.
Люди губили невинные жизни по незнанию, из страха за собственных чад. Они были сравнимы со зверьми, яростно оберегающими свои убежища и своё потомство от всего чуждого, непонятного и пугающего. Смерти они обращали во благо, а примитивность свою – в силу, которой сложно было противостоять. Толпы людей, вооружённых пылающими факелами, вилами и ружьями, переломили ход бессчётного количества судеб. Они были неудержимы, как штормовой вал, возвысившийся над лазурной гладью в лунную ночь. Враждуя с эльфами, опасаясь межкровников, сея гибель и разрушения, люди искренне верили в праведность своих суждений, защищали слабых и хворых из своих бесшёрстных стай. Они не сомневались в правоте, воспетой их старейшинами, однако не стремились сжить неугодных со свету.
Увидев кого-то странного, человек первым делом хватался за оружие и начинал обороняться, думая о своей семье. Эта черта была также присуща животному, загнанному в угол.
Люди несли боль, но не представляли столь явной угрозы. Чего нельзя было сказать о приспешниках Авелина.
Идеальные и высокодуховные создания, изолированные от земной черни непроходимыми лесами да острыми шпилями гор, варились в своём котле, воспитывая в себе чувство превосходства и исключительности. В отличие от хар’огцев, они не хотели водиться с другими расами, но и попросту игнорировать их существование не могли. Золотой град обагрялся кровью войн, что не были редкостью во времена Тьмы, когда в Авелинеле правил безумный деспот, ввергнувший во мрак тирании солнечную столицу.
Однако годы шли, с наскоком сменяя друг друга; деспотичные порядки уходили в прошлое, рождая из мглы светлое будущее. Поступившись жестокими принципами и догмами своего предшественника, Иммераль проводил активную политику по восстановлению мира между детьми Авелин, людьми и прочими расами, населяющими необъятные просторы прекрасного мироздания.
Но очарование и ум юного дарования, взошедшего на престол, не развеяли предубеждения вековечных приверженцев прежних общественных устоев. Они клялись новому королю в верности и услужливо соглашались с его предложениями днём, а ночью тайком, будто воры, покидали желтокаменные стены Авелинеля, выбирали и
