как герцог встал впереди них, но первыми оказались жених и невеста, леди Гонория Смайт-Смит и граф Чаттерис.
Стантон наклонился ближе. Его дыхание теплым ветерком овевало ухо Эди.
– Вы так же музыкальны, как невеста и ее родные?
– Нет! – со смехом вырвалось у Эди.
Прикосновение его руки вызвало молнию в ее теле.
– Лучше или хуже?
Она рассмеялась еще заразительнее:
– А если я скажу «хуже»?
Эдит кокетливо взглянула на нареченного сквозь ресницы. В его глазах медленно проступила улыбка.
– Могу я подкупить вас, с тем чтобы не слышать вашей игры?
– Никогда. Больше всего на свете я люблю играть на виолончели. Но вы должны знать: это единственное, что я действительно делаю хорошо.
– Вы очень хорошо танцуете.
– Это часть любви к музыке. Я была ужасно больна в ту ночь, когда мы встретились. Вы не догадались?
Он покачал головой:
– Понятия не имел, пока вы не написали об этом.
– У меня была высокая температура. Я чувствовала себя так, словно не хожу, а плыву.
– Думаю, иногда танцоры описывают это как левитацию.
Его глаза смешливо сощурились.
– Я подумал, что вы удивительно грациозны.
– Я боялась, что упаду в обморок, – призналась Эдит. – Полагаю, единственной частью вечера, которой я искренне наслаждалась, был вальс. Вы чудесно вальсируете.
– Как и вы, миледи.
Стантон был настоящим герцогом. Это прослеживалось в каждой его черте. В бессознательной грации каждого движения. В атмосфере властности, окружавшей его. Но было и что-то еще.
Эдит склонила голову, пытаясь понять, что именно, но двери столовой открылись, и процессия начала двигаться вперед.
Ужин прошел в разговорах с пожилым джентльменом слева и с Кинроссом справа. В перерывах между беседой Эдит украдкой бросала взгляды на жениха. Он казался бесстрастным, так что никто и никогда не смог бы прочитать, о чем он думает. И все же она точно видела некую уязвимость. Ей хотелось еще раз заметить это в его глазах.
В спокойном состоянии Гауэйн выглядел почти грозно. Но когда их глаза встречались, свирепость в его взгляде исчезала. Эдит не знала, что кроется в них, но это было что-то неукротимое. Никто и никогда раньше не смотрел на нее так.
Конечно, Кинросс смотрел не на обычную Эди, игравшую на виолончели. Он видел Эди, одетую как Лила.
Герцог шевельнул ногой так, что задел ее бедро своим, но не отодвинулся. Должно быть, это случайно: джентльмен не должен делать подобных вещей. Но он смотрел на нее лукаво и многообещающе. Так что это не случайность.
Каждый дюйм кожи Эдит мгновенно ожил. Но хоть это и неприлично, но ей понравилось. Она никогда не чувствовала подобного жгучего желания или… если быть правдивой, любого желания, кроме мечты о виолончели работы Страдивари.
Эди
