упругого воздуха. Отец его, сам маленький, почти не видно его на мотоцикле, а гонял свой Урал, заправски, как какой гонщик. Конечно ему, надо бы осуждать отца. Это же он тогда, не среагировал, когда гнал рядом с обрывом мотоцикл, не справился с рулем, бросил мотоцикл с матерью, отправил ее под обрыв к воде. Тяжело думать сейчас ему об этом. Чтобы отвлечь себя, он подбирал камушку под ногами, запускал его по поверхности воды и по долгу, потом смотрел, как камень, подпрыгивая, катится по поверхности озера. Потом он разулся, дальше пошел босым, щекоча береговой травой пятки.
Ах! как было ему хорошо. Даже мысли, случайно забредающие в голову, отошли на задний план. Впереди он видел отражение воды и крики чаек, балующих вытаскиванием из поверхности воды мальков. А путь всего пройден километр. Ох, как долго еще ему топать по этой траве, вдоль береговой осоки, до трассы. Отсюда, озеро расходился на два рукава. И как кишки, они уходили, излучая светом солнца зигзагообразно, по рельефу оврага, к самой трассе. В середине их образовался, травой проросший островок, куда человек мог попасть только со стороны трассы. И как раз, у начала разветвления, он и догнал дядю Захара со своей женой, торопящие в районный рынок: с котомками лука, свеклы, морковки. Пенсия у них была мизерная, как у всех, наверное, провинциалов здешних. Жена его, тетка Таисия, женщина, как ломовая лошадь, еще была крепкая, с тонкими палочными ногами, прикрытая сейчас длинной, как у цыган, юбкой, а на ногах, как всегда бабы деревенские обувают – татарские галоши. В них любому, кто обувал, всегда чувствовал простор в ногах и нисколько не мешал в ходьбе.
– Здравствуй, Епифаныч, – говорит ему тетка Таисия, встав как памятник, словно, как уступая дорогу соседу.
– Здорово, тетя Таисия. Снова на рынок?
– Куда ж, – устало за нее отвечает, ее муж, Захар.
Он уже крепко вспотел от своей тяжести, что у него за спиною. То ли дело, он поправлял на худых плечах режущие в плечо ремни рюкзака и сплевывался в каждый раз, после затяжки своей закрутки.
– Черт ее взял. Бегаешь, бегаешь, а денег все нет и нет, – продолжает он. – Продаж, обрадоваться не успеваем: надо на попутку отстегнуть, хлеба прикупить, уже пусто в кармане. И так каждый день. Не жизнь, морока,– говорит он, и, закругляя разговор, смотрит на свою Таисию с молвой. Этот взгляд, Степан, уже в достатке изучил. Захар, просит Таисию чуть передохнуть, обсохнуть чуть – чуть от пота, и отдышаться ему не вредно. Кашлял он уж часто: или это его, действительно, астма мучила? Дышал он часто – часто, шумно, еще поглаживал впалый свой грудь натруженной ладонью.
Они Степану соседями были. Дети, которые у них были – было двое: сын и дочь – давно в областном городе жили. Редко приезжали, тоже у них жизнь была, не ахти хорошая. На заводе, где они оба трудились, зарплаты всегда у них получалось задержками, а квартплату, пени, плати вовремя. Откуда брать эту «прогладь» – деньги, они не знали. Приходилось, все время у родителей помощи
